– Два дня в больнице.
Он не добавил ничего сентиментального вроде «мы справимся» или «я там был, ты можешь мне доверять». Он просто убрал руки со стола и раздавил вилкой улыбку на вафлях. А потом сказал:
– Все думали, это было что-то простое, например бритва. Даже этого они, блин, не могли понять.
Ронан не был Джордан. Не был сном. Он знал, что это такое.
– Кружево, – прошептала Хеннесси.
Она услышала звон в ушах. Мелкие искры заплясали вокруг. Ей пришлось отставить кружку, потому что пальцы перестали ее удерживать; они ослабели, их покалывало. Хеннесси показалось, что от страха она сейчас вырубится. Где будильник…
Щелк.
Ронан щелкнул пальцами у Хеннесси перед носом. Она сосредоточилась на его пальцах, которые были прямо перед ней.
– Ты не спишь, – сказал он.
Хеннесси промолчала; тогда он протянул ей пустую кружку и велел:
– Подыши сюда.
Пока она дышала в холодную кружку, он разломил свою вафлю на четыре огромных куска и съел два.
– Там только я, – сказала Хеннесси – очень тихо. Ронану пришлось облокотиться на стол, чтобы расслышать. – И оно.
Оно разворачивалось в ее сознании, так же отчетливо, как во сне. Хеннесси – маленькая, бестелесная, хрупкая… все ее умения, сила и разум были нелепыми, чисто человеческими. А ОНО было огромным, человеческий ум не мог его охватить. И темным, но, опять-таки, слово «темный» не выражало всех нюансов. Форма и цвет – концепты трехмерного мира, а оно находилось за его пределами. Там, где оно ближе всего подступало к Хеннесси, виднелись геометрические щели и прорези, сквозь которые брезжил свет. Или, может, свет был у него внутри. Всё вместе походило на злое перекошенное лицо.
– Оно видит меня, – продолжала Хеннесси еще тише. Руки у нее дрожали. Господи, ОНО могло увидеть ее прямо сейчас, потому что она призналась, и этого было достаточно, чтобы ОНО проникло в реальный мир. – Сон начинается, и оно уже там, а потом замечает меня…
Теперь у Хеннесси дрожали и плечи. Она чувствовала, как на глаза навертываются слезы, но не могла справиться с ними.
Ронан внимательно и задумчиво наблюдал за ней.
– На что оно похоже?
– Кружево, – прошептала Хеннесси. – На кружево. Оно огромное. Не могу объяснить. Что-то такое…
Снова появилась Венди. Она держала кофейник, однако не спешила его поставить – официантка молча глядела на Хеннесси, у которой висели слезы на ресницах и дрожали руки, а еда на тарелке осталась нетронутой.
Ронан вновь устремил на Венди тяжелый взгляд, но это вышло недостаточно комплексно, чтобы послужить объяснением.
– Детка, ты в порядке? – ласково спросила Венди.
Икнув, Хеннесси проговорила полным слез голосом:
– Я от него беременна. Можно мне апельсинового соку?
Прежде чем исчезнуть, Венди устремила на Ронана далеко не материнский взгляд.
Ронан покачал головой. В его голосе послышалась смесь восхищения и недоверия.
– Ну ты ненормальная. Совсем берега потеряла. Ты и за минуту до смерти будешь гнать.
Хеннесси слабо рассмеялась и сунула в рот кусок тоста. У нее не пошла кровь. Она сказала про Кружево вслух, а кровь не пошла. На горле не появилась очередная татуировка. Ронан был прав. Она не спала. Не спала. Не спала.
Таймер выключился. Она запустила его снова.
– Мой парень видел что-то похожее, – сказал Ронан. – Не знаю – может, это то же самое, что видишь ты. Но он ясновидящий… и он описал нечто подобное. И тоже перепугался насмерть.
– Как он называл эту штуку?
Ронан поддел на вилку третий кусочек вафли.
– Никак. Он орал. Как перед смертью. Когда я спросил, что случилось, он сказал – оно его увидело. По ходу, это было самое страшное, что он мог представить.
– Кажется, совпадает, – произнесла Хеннесси. Она всё еще дрожала, но смогла отхлебнуть кофе. Венди принесла апельсиновый сок, погладила ее по руке и ушла. – Мне нравится эта тетка. Ее ничто не смущает.
– Каким образом Кружево вредит тебе?
Хеннесси помедлила – не потому что было еще страшнее, а потому что этот процесс не подчинялся нормальной логике. Он подчинялся логике сна, а обычные правила не годились.
– Оно… оно хочет выйти. Оно хочет, чтобы я его вывела. Оно знает, что я могу. Поэтому… я вроде как с ним сражаюсь. Сопротивляюсь. И я знаю, что Кружево мстит мне за это. Оно говорит – если я его не выпущу, оно меня убьет.
– Оно разговаривает?
– Не совсем. Это как… язык снов. Оно, типа, говорит вслух, хотя на самом деле нет.
Ронан кивнул. Он понимал.
– Оно говорит, что убило мою мать и убьет меня.
У Ронана внезапно вспыхнули глаза, как у хищной птицы. Он уточнил:
– А оно правда убило ее?
– Она выстрелила себе в голову, – сказала Хеннесси.
– Значит, оно врет. Или врет твое подсознание.
– Что? – резко спросила Хеннесси.
Ронан поднял глаза и уронил с вилки последний кусочек вафли.
– Или оно настоящее, или это твое подсознание. Как мои ночные ужасы…
Он помедлил, нахмурившись, как будто что-то в собственных словах озадачило его.
Хеннесси сказала:
– Значит, Брайд – тоже твое подсознание?
– Брайд знает то, чего не знаю я, например что ты тонула, – заметил Ронан. – А что знает Кружево?
Хеннесси задумалась и ответила:
– Твоего парня.
Стрела попала в цель.
– Брайд велел мне не говорить этого, – сказал Ронан. – Не спрашивать, есть ли в моих снах что-то настоящее. Он сказал, что для сновидцев всё всегда настоящее, потому что мы принадлежим обоим мирам. Здешнему и сонному. И один не менее реален, чем другой.
– Ты в это веришь? Когда тебе снится, что ты стоишь голый в классе, это по-настоящему?
Вместо ответа Ронан сказал:
– Я многого не понимаю. Откуда берутся двойники?
– Ну, я должна что-то принести из сна, – ответила Хеннесси. – А притащить Кружево нельзя.
У Ронана загудел телефон. Сообщение от Диклана. Ронан не стал читать.
– Подожди. А почему нельзя просто не приносить ничего?
Она не поняла.
– Ты хочешь сказать, что не умеешь удерживать сны в голове?
Хеннесси раздраженно щелкнула по телефону.
– Как ты думаешь, почему последние десять лет я ставлю таймер? Чисто по приколу?
– А как было до Кружева? В те времена ты вряд ли приносила что-то с собой каждый раз, когда спала!
Он прочел ответ в ее лице.
– Блин. Ты хочешь сказать, что никогда ничего не могла с собой поделать?
– Ты меня нарочно бесишь?
– Я абсолютно серьезен. Ты не умеешь держать сны в голове?
– Я не знала никого, кто умел! И я пыталась что-то сделать. Девочки – это лучший вариант. В моем сне есть только я и оно; я не могу принести с собой его, поэтому приношу себя – двойника – и, когда просыпаюсь, оно мстит мне. И ставит свое клеймо.
Она показала на татуировку, стараясь к ней не прикасаться; кожа еще болела.
– И ты никому раньше об этом не рассказывала, – произнес Ронан. – Все девочки думают, что тебя убивают двойники. Они не знают, что ты удерживаешь демона.
– Ну, можно и так сказать.
Ронан испустил долгий вздох.
– Твою мать, Брайд. И что мне делать?
Он достал бумажник и вытащил несколько банкнот. Бросив их на край стола, Ронан потер лицо рукой.
– Теперь ты понимаешь, почему я сказала, что ты не можешь мне помочь, – произнесла Хеннесси.
Но он отчасти уже помог. Когда она наконец выговорила это вслух, стало чуть менее страшно.
– Не могу, – согласился Ронан. – В одиночку – не могу. Как ты относишься к деревьям?
60
Фарух-Лейн наконец нашла Парцифаля – благодаря собакам.
Ночь прошла, и утро тоже – уже наступил день, когда она их увидела. Три лохматые дворняжки трех неопределенных форм интересовались мусорным баком позади торгового комплекса, и не было никакой причины останавливаться, кроме того, что Фарух-Лейн посетила мысль: «Вот ужас-то, если они едят Парцифаля».
Не было
