Олли крепко схватила сестру за запястье.
А потом все звуки вернулись разом.
56
– Мне нравится твоя квартирка, чувак, – сказала Джордан.
Она пошутила, потому что это была не его квартира, а круглосуточный магазин, где Диклан торчал последние пятнадцать минут, спасаясь от холода.
Был час ночи. Спать ему не хотелось. Побочный эффект того, что он забыл принять снотворное. Побочный эффект того, что в полночь ему позвонила Джордан Хеннесси. Побочный эффект того, что он был идиотом. В магазине царило ощущение, доступное лишь в час ночи, когда все вступают в клуб – клуб людей, которые еще не спят. Клуб, который определяется не единением с другими, а, скорее, тем, что ты оказываешься против всех.
Джордан Хеннесси только что подъехала к заправке в своей красной «Супре» и, одобрительно кивнув, посмотрела на яркие огни магазина за спиной у Диклана. Когда она позвонила полчаса назад, он назвал ей этот адрес, вместо своего настоящего, и попросил его забрать. Джордан не возражала. Он подозревал, что она мошенница. Она была запрограммирована на подозрения, преступления, на то, чтобы заметать следы.
«Что ты тут делаешь, Диклан?»
– Как тебе мой ремонт? – спросил он.
Джордан казалась ярче, чем тогда, в музее. Здесь, в мире после наступления темноты, в свете полуночных флуоресцентных огней, за рулем машины, не ограниченная стенами, часами открытия и закрытия, чужими алчными ожиданиями, она была живой.
– Неплохо смотрится, – заметила она. И открыла дверцу. – Готов прокатиться?
«Что ты тут делаешь?»
Сажусь в машину к девушке с Волшебного базара.
«Только один раз», – подумал Диклан.
Он снова станет скучным, когда взойдет солнце.
Когда он открыл дверцу со стороны пассажирского сиденья, на него глянула «Темная леди». Картина лежала поперек кресла, так, чтобы сразу броситься в глаза; она была призвана его шокировать. Диклан стоял, держась за ручку. Взгляд у Темной леди был горьким, подозрительным, напряженным.
Он сразу понял, что это оригинал. Бурлящее желание сочилось из каждого мазка, чего недоставало картине, которая до сих пор лежала спрятанная в кладовке возле кухни. Вот почему в последние дни ему не снилось море.
– Когда? – спросил Диклан, слегка покачав головой.
Он мог догадаться, он же помнил, когда в последний раз видел во сне песчаный берег.
– У нас обоих есть то, о чем мы не можем рассказать, – произнесла Джордан. – Просто потому что. Но об этом мне было неприятно молчать.
Он задал вопрос, которого сам не ожидал.
– Зачем ты это сделала?
Джордан открыто взглянула на него.
– Давай договоримся: ты не спрашиваешь, зачем я это сделала, а я не спрашиваю тебя о человеке, который создал эту картину. Ничего лучше пока предложить не могу. Особенно сейчас… – она посмотрела на часы, которые явственно ошибались, – в четыре часа утра в пятницу.
Диклан почувствовал, как от нелепости всей этой ситуации у него дергается рот. Ему хотелось рассмеяться. Он не знал, почему. То ли потому, что Джордан никогда не теряла чувства юмора, или потому, что он смеялся над собственной глупостью, или потому, что ее широкая ухмылка была так заразительна, когда она шутила.
– Значит, у меня дома подделка, – заключил он.
– «Подделка» – сильное слово. «Реплика» деликатнее, тебе так не кажется? Ограниченный выпуск, ручная работа, – произнесла Джордан. Ее, очевидно, не мучила совесть, невзирая на обстоятельства. – Можешь забрать оригинал и уйти, никаких проблем. Или можешь засунуть его на заднее сиденье и немного проехаться со мной.
Если Джордан привезла ему оригинал, значит, он мог оторвать бумагу с обратной стороны холста, вытащить меч из камня. Но Диклан об этом не думал. Он дрожал, стоя у открытой дверцы, хотя сам не понимал, почему – от ночного холода, от позднего времени, от того, что день выдался тяжелым, от мрачного взгляда Темной леди или от улыбки Джордан Хеннесси.
«Что ты делаешь здесь, Диклан?»
– А ты что предпочтешь? – спросил он.
Джордан ответила:
– Здесь только два места, мистер Линч.
Диклан повторил себе, что завтра снова станет скучным.
Он переложил картину назад и забрался в машину.
– Куда ты меня везешь?
Она включила зажигание бездумным жестом человека, который так часто ездит, что машина для него всё равно что часть тела.
– Как насчет того, чтобы стать первым оригинальным произведением Джордан Хеннесси?
Они поехали в Джорджтаун. Диклан не ожидал, что отправится с этой безумной девушкой в один из самых культурных и благопристойных районов Вашингтона. Здесь исторические особняки толпились, как близкие друзья, под сенью старых деревьев, все было красиво и прилично. Диклан мечтал о домике в Джорджтауне так же, как и о словах «сенатор» или «член Конгресса» перед своим именем – потому что ему нравилось, как они выглядели (а еще больше нравились взгляды, которыми провожали человека, который был членом Конгресса или жил в Джорджтауне).
Джордан остановилась на тихой темной улице и достала картину.
– Прости, придется немного пробежаться. Надеюсь, у тебя подходящая обувь.
Они вдвоем миновали несколько спящих кварталов, пока не достигли улицы, которая выглядела живописно даже посреди ночи – теплые фонари, кружевная темная листва на их фоне, аккуратные кирпичные дома, кованые решетки, плющ. Джордан скользнула между двумя высокими зданиями, прошла мимо припаркованных велосипедов и мусорных баков и приблизилась к низкой садовой калитке. На ней висел маленький замок. Джордан положила сумку на другую сторону, перелезла и подождала, пока Диклан переберется следом.
Нарушение границ чужих владений не входило в его привычное меню.
Но он все равно это сделал.
Подойдя к задней двери дома, Джордан прислонилась к электронному замку и нажала несколько цифр. Дверь загудела и открылась. Она шагнула внутрь, жестом позвала Диклана и заперла за ним дверь.
Они стояли в темном коридоре, в котором, тем не менее, не царил абсолютный мрак – это была городская темнота. Красно-золотой свет уличных фонарей пробивался сквозь стекла и лежал на деревянном полу большими квадратами уютной городской ночи. В доме пахло вербеной и затхлостью старого жилья.
– Здесь пусто? – спросил Диклан.
– Иногда его сдают, – ответила Джордан. – Надо просто следить за календарем онлайн, чтобы точно ни с кем не столкнуться. Впрочем, для этого района он дороговат, поэтому почти всегда пустует.
Диклан не стал спрашивать, как она узнала код замка, а Джордан не сказала. Она жестом позвала его, и он тихо двинулся вслед за ней к лестнице.
– Ты здесь не живешь.
– Да, – сказала она, – но я заглянула сюда, когда мы… когда я искала жилье в городе. Теперь я иногда здесь работаю. Не так часто, как раньше.
Они поднялись на второй этаж, который в основном состоял из одной большой комнаты. Очевидно, она была ослепительно-светлой днем, потому что и ночью в ней было довольно светло. Уличный фонарь заглядывал прямо в окно и дарил своим вниманием всё вокруг. На полу лежал красивый изношенный персидский ковер; стол с львиными лапами как будто вот-вот мог подойти за печеньем и приласкаться. Повсюду стояли мольберты. Бетонная борзая нюхала воздух. Здесь было шикарно и необычно.
– Не знаю, кто здесь живет, – призналась Джордан, – но они мне нравятся. Мне кажется, это давние любовники, которым трудно ужиться вместе, но друг без друга им тоже трудно. Поэтому они договорились жить здесь в течение недели раз в три месяца.
Пока она разбирала сумку, Диклан переходил от мольберта к мольберту, разглядывая картины. В основном пейзажи, подробные городские ландшафты с характерными вашингтонскими вехами. На стенах висели черно-белые фотографии разных мест со всего мира. Диклан искал какой-нибудь намек на давних любовников,
