Диклан устал хранить чужие секреты и не выдавать своих.
Поэтому он просто не приглашал никого к себе. Ему, в любом случае, не нравилось, когда люди знали, где он живет. Где лежит его зубная щетка.
Но он привез Джордан домой.
Так или иначе, это было не совсем как обычно, когда привозишь кого-нибудь домой после свидания. Просто казалось странным разойтись в разные стороны, после того как человек, неотличимо похожий на молодого Ниалла, велел им забыть все, что они когда-либо слышали о загадочной преступной организации.
Потому они поехали к Диклану.
Он отпер дверь.
– Проходи.
Джордан зашла, окидывая взглядом квартиру. Диклан читал по ее глазам: скучно, предсказуемо. Со вкусом обставлено – да, дорого – да, но непримечательно. Серая кушетка, белые коврики, изящные современные картины в темных рамах. Не квартира, а фотография из каталога. Нейтрально красивый Диклан казался еще одним аксессуаром в собственном доме.
Запирая дверь, он взглянул на часы. Мэтью, к большому облегчению Диклана, чувствовал себя гораздо лучше и ушел на обычную футбольную тренировку.
– Мой брат Мэтью вернется примерно через час.
– Сколько у тебя братьев?
Он не успел ответить – Джордан уже заметила фотографию на столике в прихожей. Она сравнила снимок с Дикланом, тем же движением, каким поворачивалась к нему, когда рисовала.
– Оба младше, – сказал он. – Мэтью живет со мной.
– Милый мальчик, – произнесла Джордан. – Парень. Мужчина. Не знаю, как сказать.
Да. Диклан подумал: в том-то и проблема.
– А этот похож на нового фения, – сказала Джордан. – Блин, сильно похож.
– Ронан. Да. Он пошел в отца.
Диклан не хотел думать об отце. О том, как новый фений обнял его и сказал, что он им гордится. Это было не по-настоящему. Типичный папин трюк – загадать загадку, которая привела к очередному сну.
– Кофе? Эспрессо? Латте?
Джордан позволила ему сменить тему.
– Сейчас я готова боготворить латте. Ну, не как истинно верующая, но, во всяком случае, как человек, который в воскресенье не прочь бросить мелочь в кружку для пожертвований.
На кухне Диклан приготовил неплохой латте, а Джордан подтянулась и села на стол. Он не включил лампу – свет падал только из гостиной. Последние остатки вечернего солнца пробивались через окно, окрашивая маленькую кухню в черный, белый и серый – шикарная сенсорная депривация.
Когда Диклан принес кофе, Хеннесси естественным и чувственным движением раздвинула колени, сидя на столе, чтобы он мог подойти вплотную. Лениво усмехаясь, она указала кружкой в сторону гостиной.
– Зачем ты это сделал? Просто ужас.
Диклан ответил:
– Стильно и современно.
– Неинтересно, – сказала Джордан и сунула руку ему под свитер. – Неужели тебе нравится эта штука?
– Идеально для всяких развлечений.
– Развлекательный робот. – Она вытащила рубашку из-под ремня и коснулась кожи. – Где же настоящий ты?
Надежно спрятан.
– Откуда ты знаешь, что это не настоящий я?
– Твои ботинки.
Диклан долго смотрел на нее – так пристально, что Джордан перестала его щупать и вместо этого притворилась, что позирует, изящно приподняв подбородок и поднеся кружку ближе к лицу, как будто для рекламного снимка или портрета. «Девушка на кухонном столе. Натюрморт с прошлым».
Он смягчился.
– Пошли наверх.
Джордан немедленно соскользнула со стола.
Диклан повел ее наверх. И опять увидел всё так, как видела она: снова ковер. Снова непримечательные репродукции и фотографии в рамках. Спальня была чуть менее безликой: на стенах висели сплошь черно-белые снимки Ирландии – красивые, ностальгические. Кровать была застелена аккуратно, как в гостинице. Диклан выдвинул из угла стул и залез на него. Он потянулся к дверце в потолке, ведущей на чердак.
– Прямо туда? – спросила Джордан.
– Ты сама спросила.
Пока он выдвигал лесенку, Джордан смотрела на фотографии. Она приложила ладонь к виску, словно у нее болела головой.
– Ты все еще не против? – спросил Диклан.
Она опустила руку.
– Телепортируй меня наверх.
– Давай сюда свой кофе.
Как только оба поднялись, он потянул за шнурок, и зажглась одинокая лампочка.
Джордан увидела маленькую комнатку, где едва-едва можно было встать в полный рост. Диклан застелил пол старым потертым ковром и увешал наклонный фанерный потолок фотографиями.
Он вытянул руку, чтобы включить огромную, как статуя, стальную лампу в виде жестокого ангела (ар деко). Лампа была высотой с Джордан.
– Что за… – и Диклан увидел, как она усиленно задумалась. – Штубенраух? Да?
– Рейнхард Штубенраух.
Ему было до нелепого приятно, что она это знала. Ему было до нелепого приятно, что она тут, с ним. Ему просто было до нелепого приятно. Весь день, вся неделя, сплошные проблемы… но Диклану было приятно.
Джордан, наклонив голову, рассматривала один из рисунков, прикрепленных к стене клейкой лентой, чтобы не повредить поверхность. С обеих сторон цвела тьма. Еще более темные полосы рассекали рисунок одновременно жестоко и осторожно, напоминая бамбуковые листья, или чей-то почерк, или раны.
– Господи, это оригинал, Диклан. Я думала, репродукция. Кто это?
– Чжу Дэцюнь, – сказал Диклан. – Я знаю, что она заслуживает лучшего – можешь не говорить.
– Я и не собиралась, – ответила Джордан. – А это кто?
Снова черные чернила, разбрызганные и закручивающиеся в виде приятных архитектурных форм. Нечто вроде летящего существа и фразы, которую она не могла прочитать. Джордан снова прикоснулась к голове.
– Роберт Мазеруэлл.
Она посмотрела на другую абстрактную картину. На ней были зазубренные красные и черные восклицательные знаки, как будто холст лизало пламя. Она предположила:
– Стилл? Клиффорд Стилл?
«Блин, – сказал себе Диклан. – Не влюбляйся в эту девушку».
– Почему эти картины не висят внизу? – поинтересовалась она. – Почему ты устроил там номер отеля и держишь настоящего Диклана на чердаке, как сумасшедшую женщину?
Он парировал:
– А почему ты рисуешь под других и держишь Джордан запертой в голове, как сумасшедшую женщину?
Она снова прикоснулась к виску. К горлу. Джордан долго смотрела на Стилла, ничего не видя перед собой. Она поставила кофе на пол, стараясь сохранять небрежный вид, но по ее неловким движениям Диклан догадался, что она боялась его разлить.
У него внутри возникло сосущее ощущение, которое подступало темными полосами и зазубренными мазками, как на картинах вокруг.
– Зачем ты украла «Темную леди»? – спросил он.
Джордан закрыла глаза. Ее голос звучал сонно и зачарованно.
– Мы решили… мы решили, что не будем говорить об этом… и о твоем отце-сновидце…
«Нет, – подумал он. – Пожалуйста, нет».
– Кажется, – сказал Диклан, – я не произносил слова «сновидец».
Глаза Джордан были по-прежнему закрыты. Она отчаянно боролась. Лучше Мэтью. Но Диклан понял, в чем дело. Джордан пробормотала:
– Наверное, нет… блин… хватит.
Но последнее относилось к себе, а не к Диклану.
Он встал и положил ладонь ей на лоб. Не горячий. Впрочем, он так и знал. И, раз он уже всё равно прикасался к ней, Диклан воспользовался этим, чтобы заправить прядь волос за ухо. Джордан открыла глаза.
– У тебя такой грустный вид, – шепнула она.
– Ты сон.
– Если бы я получала в подарок щенка каждый раз, когда мужчина говорит мне это… – заметила Джордан.
Диклан не улыбнулся.
– Как давно?
– Десять лет, плюс-минус.
– Где твой сновидец?
Ему так не хотелось это говорить. Ему вообще ничего не хотелось. Он больше не мог этого вынести. Диклану недоставало сил любить очередной сон. Было слишком больно. Больно любить хоть что-то.
Ниалл Линч был тут ни при чем, но Диклан все равно мысленно обругал его, просто по привычке.
– М-м. Не знаю. Где-то пьянствует. А как ты догадался?
– Ты не первый сон, который вот так ведет себя у меня на глазах, – ответил Диклан.
А потом он сказал ей правду, много правды, потому что был слишком измучен, чтобы
