Потому что она расскажет, каким он был. Больше некому рассказать. Возможно, и её образ привлечёт внимание. Как Санчо Пансо или Багратион. Как Пенелопа или Терешкова. Но это будет уже не то. Почему-то не хотелось опять оказаться всего лишь. К чёрту историков и поэтов, биографов и художников! Она не отпустит Генку одного. Никто не назовёт его именем пароход или город. Он всецело принадлежит ей. А она ему. Они будут вместе.
Вместе встретят врага. Победят вместе или умрут. А потом, писатели, хоть запишитесь героическими новеллами. Думаете, кто её будет слушать? Психушка – в лучшем случае. Есть очень-очень важные люди. Которые в курсе. Они не постесняются сбросить на город и тайгу десятки атомных бомб. А уж её бредни найдут способ заткнуть. Будь она трижды Жанна д’Арк, хворост для костра соберут настолько быстро, насколько возможно. Потом те, кто носил хворост, тоже закорчатся на костре. Только так делаются дела в поганом мире, который им предстояло защитить.
Но всё же… Кто мы – чтобы судить? Как знать. Как посмотреть. Её же мнение было такое – Молчун и Борис, Шурик и Спортсмен, даже она, Маруся Сербегешева, утирая нос чудовищу и спасая зады больших шишек, должны всё-таки быть упомянутыми в учебниках. Как ужасно, что она кроме своей знала только фамилии Командира и Спортсмена. Напротив неё сидел умирающий, вымотанный человек, которому она пророчила бессмертие, с которым спала, за которого могла и хотела выйти замуж, а она даже не знала его фамилии. Господь свидетель, это какая-то умора!
– Кстати, – добавила она. – Какую фамилию придётся заказать для надгробия у Кремлёвской стены?
– Гвардии старший сержант запаса Геннадий Осипович Лазков, – улыбнулся Молчун. – Как вокзал, только наоборот. Пойдём отсюда, а? Палёным запахло.
Они вновь заковыляли по лесу, спустились к дороге. Огонь, визгливо слизывая выступающие на стволах смоляные слёзы, разгребал путь себе и Хозяину. Припадал, полз, замирал и опять перебегал быстрыми прыжками. Так охотится за дичью кошка. Семенящий пожар не сомневался в победе: наконец-то понял – целью являлись два человека. Догнать их – сущий пустяк. Но кое-что настораживало. Обречённые на гибель деревья не замирали от страха, как прежде, они шумели, накреняясь, ветки перестукивались, листва возмущённо трепетала, создавая шум низвергающего водопада. Огонь ловил шорохи, хрустел ими, плюсуя нервный рык своей деятельности к общей какофонии звуков. Экскаватор топал сзади, дробя обгоревшие остовы. Ему было легче пихать себя, не встречая лесную преграду. Клацающий, чёрный от гари ковш подъедал за огнём, распихивая останки тайги, расчищая путь. Экскаватор оставлял за собой рытвины круглых следов, в каждом из которых можно было бы устроить цирковое представление или культовый сбор друидов. Грязные дымящиеся круги, слегка слизанные с одного края, рисовали в уничтоженной тайге бесконечную восьмёрку, которая, положенная на бок, действительно представляет собой символ бесконечности.
Именно эту формулограмму транслировали в данный момент стратегические спутники слежения. Проецируемые фотоснимки завтра украсят передние полосы газет во всём мире, если им подобное позволят. Сегодня же семь миллиардов людей и тридцать восемь миллиардов ящерицеголовых дракхов с планеты Грохола даже не подозревали о единицах своих представителей – потеющих, наливающихся зелёной краской досады, неотрывно следящих за экскаватором, рисующим месиво чёрных следов. В наивысших департаментах Земли беспрерывно звонили телефоны, орущие, безумно-красные чиновники уже смирились с мыслью, что третья мировая война случится не позднее четверга, если Соединенные Штаты и ООН не поверят заявлению России о том, что проблема взята под контроль. Пакистан настойчиво требовал плюнуть на Сибирь и первому нанести ядерный удар. С мрачноватой иронией московские ди-джеи каждый час крутили по радиотранслируемым каналам старинный хит группы «Алиса» «Энергия».
На улицы высыпала бритоголовая толпа в белых одеждах с громоздкими плакатами, указывающими дату конца света. Могила матери Терезы утонула в цветах и распятиях. В Вашингтоне временно исполняющий обязанности главы Пентагона вошёл в овальный кабинет Белого Дома с тонкой папкой, в которой кроме рапорта об отставке находился диск с детской компьютерной игрой «Чип и Дейл». Там бравые бурундуки бегали по складу и убивали врагов методом метания ящиков, но некоторые пеликаны их глотали и выплевывали обратно, оставаясь при этом целёхонькими… В родильном отделение сельской больницы восемнадцатилетняя Юлия Захарова кормила грудью розовую, спелёнатую девочку, тайком смахивала слёзы и не могла насмотреться на сосредоточенную работой уморительную мордашку, понимая как любит её, зная, что не оставит её никому никогда, мимоходом отметив, однако: «Глазки голубенькие, как у Гришки, кобеля…»
…Маруся не поверила своим глазам, приняла за оптический обман, нарисованный внезапно хлынувшим с неба потоком. Поверженный красный мотоцикл уныло лежал на боку, подставляя дождю упругое тело. Подняла, бережно вытирая ладонью налипшую на корпус грязь, а руку механически обтирала об мокрую фуфайку, ставшую тяжёлой от влаги.
– Недалеко он уехал. Бензин кончился, – объяснила.
Генка не слушал. Он, отвернувшись, наблюдал агонию таёжного пожара. Дождь атаковал бесцеремонно и беспощадно, вырывая из леса клубы пара. Трасса постепенно расползалась, превращаясь в грязный поток. Ноги скользили и замерзали под стегающими струями. Потом он обнял девушку, прижался щекой к мокрым волосам:
– Надо же. Дождь пошёл.
– Меня хоть выжимай, – согласилась Маруся, погон неприятно врезался в лоб, но она терпела, возможно, не замечала. Подняла лицо, избавляясь от зуда, губы слепились. Ливень стекал по головам, укутывал их пеленой воды. Умытый мотоцикл отвернул смущённую фару, делая вид, что прислушивается к барабанинкам капель.
– Мы не сможем уехать. Нет бензина. Трасса раскисла, – шепнула она.
– Сколько до санатория?
– Чуть больше километра. Там ограда, ещё обходить. Ты с ногой не перелезешь. Выйдем к кухне…
– А по прямой, через гору?
– Точно. Там спуск есть у подъёмника. Зимой с ребятишками катаемся по нему. Прямо к входу в корпус спустимся.
Обнявшись, они вели мотоцикл в гору, выбрав для ориентира четырёхлапую четвероногую звезду энергетического столба. Сгорбленная мокрая трава по склону покорилась дождю и судьбе, готовая вскоре принять на плечи неминуемые снежные просторы. Неподалеку загнулся пресловутый лесной пожар, испустив последнее облако пара. Генка устал хромать, но продолжал карабкаться вверх. Они едва не наступили на размякший труп волка. Колесо мотоцикла даже заехало на сломанную спину. Свалявшаяся от влаги, безобразная серая шкура, предсмертный разбухший оскал.
– А Петру пришлось невесело, – удивился Молчун.
– Смотри! Ещё один!
Прогнувшись, пригвождённый к земле волк глотал мёртвой пастью бесполезную ему воду.
– Может, и сам он где-то тут?
– Ага. Только
