Она проехала мимо моста, даже не посмотрев в сторону тёмного города – как и он, опустошённая. В машине было кое-что из женского гардероба. Она переоделась. Чулки, кокетливая юбчонка выше колен, лёгкая курточка на голое тело. Включила обогрев, радио. Под медленную композицию рулила в ночь. Жившие собственной жизнью слёзы скатывались по щекам и щипали разбитые губы.
Пустынная автострада слабо шелестела под колёсами. Машина удалялась от сумасшедшей тайги, где жили хаос и разрушение. Радио барахлило, она меланхолично покрутила настройку и вздрогнула, когда знакомый голос медленно, затем, необычно хлёстко нарастая, в бесшабашном ритме запел:
А мне – ковёр пушистый на диван,Цветного телевизора экран.Из радио на кухне льётся альт…А я хочу – чтоб мордой об асфальт!А я хочу – чтоб камнем по виску,Да чтоб в стакан зелёную тоску.А мне бы – чтобы плетью по спине,Да чтоб в цепях да на сырой стене.А мне бы – локти и колени в кровь.Да чтоб на плаху за свою любовь!…А мне – ковёр пушистый на диван…[18]Резко затормозив, «Lada» приткнулась к обочине. Маруся откинула голову на спинку, и тут слёзы хлынули во всю. Пошарив по бардачку, не удивилась находке. Коробок спичек. Мятая сигарета. Пустая бутылка из-под водки. Это было когда-то. Сашка пел по радио. Но он умер. Она закурила, упав корпусом на руль, подставив под пылающий лоб прохладную руку. Лопатки вздрагивали. Но сигарета погасла, а она всё не оживала. Маруся, смертельно устав, спала. А Шурик пел для неё по старому радио…
Едва ли кто-то проезжал в то время по шоссе, ведущему в закрытый город. Но если бы и увидел жёлтую «Lada Kalina» на обочине, то весьма удивился бы исходящему от неё свету. Словно в салоне зацвела по-летнему трава, свежая и благоухающая после дождя, с капельками стекающей росы по листве. Зелёный свет тайги. Затем девушка на месте водителя подняла голову, пригладила перед зеркальцем всклокоченные волосы, да так и замерла с пальцами на затылке. Медленно повернула зеркальце, вглядываясь в отражение. Неспешно включила зажигание, и «Lada» начала свой далёкий путь навстречу неизвестности. Девушка улыбалась.
Маруся везла с собой узют-канов. Не злобных демонов, вышагнувших из катакомб подземелья, а милых лесных жителей. Искоса поглядывая на заднее сидение, не замечала там никого. Но зеркало не обманывало, рассказывая правду. В нём она видела мину небритого Спортсмена. Борис, размахивая руками, сосредоточено что-то доказывал ему, смешно морща лоб. А Сашка, сидевший между ними, чесал ухо и озорно подмигивал ей, Марусе. Та кивала ему, обратив внимание на то, как он здорово изменился, возмужал и что-то ещё… Неужели подстригся? К сожалению, зеркало не позволяло рассмотреть подобные нюансы. Светло-зелёная прозрачность пассажиров тоже не способствовала тщательному разглядыванию. Зеркало так же воровало звук. Маруся не знала, о чём они говорят, но по смеющимся лицам чувствовала – у них всё нормально.
Она слегка повернула зеркальце, пытаясь рассмотреть пассажира, сидящего рядом. Но либо угол зрения не позволял этого, либо на самом деле на переднем сидении никого не было. Лишь чуть-чуть иногда ей мерещилось содрогание зелёных искр в водоворотиках пыли. Пусть. Они вместе. Опять вместе. С такой компанией хоть куда! И Маруся на всякий случай сказала им, куда едет, хотя считала, что они и так знали об этом. С самого начала.
– В Таштагол, ребята. К маме. Хочу её увидеть. Кажется, я слишком долго ждала…
Эпилог
Как будто брошусь вплавьВ одну из тайных зон,Забыв о том, где явь,А где, конечно, сон…И. КиселёвВ залитой водой воронке, где когда-то незыблемо покоился фундамент энергостолба, лежал милиционер. Слипшиеся от грязи волосы ничем не отличались по цвету от задранного вверх лица. Дождь муравьями бегал по ним, по груди, по заваленным землёй ногам. Но человек не чувствовал ничего, он видел удивительно приятный сон, где белые хлопья снега приятно щекотали веки. Он был на горе, где в незапамятные времена – все даже забыли, когда – молния вырвала с корнем восьмилапый столб. Его так и не восстановили. Да и кому он был нужен в том мире, где перераспределители энергии вмещались в спичечный коробок. А трансформатор стоял у каждого дома в виде обычной бутылки.
Генка смотрел на раскинувшийся перед ним город. Новый лайнер, бороздящий время. На таблетки летающих над зданиями машин. С детским восторгом узнал гротескную куриную голову, оставленную с прошлого столетия на стене фабрики по переработке органических удобрений. Спроси любого – никто не ответит, с какого бока тут курица? Да и сам Гена уже не помнил, как они выглядят. Пацаны в ярких куртках и вязанных по моде шапочках-скафандрах, оставляющих «на улице» только глаза, катались на пластике с горки, которую представляла собой удобно склонившаяся, перекрученная (что добавляло остроту ощущениям), чёрная семидесятиметровая стрела древнего экскаватора, что лежал непосредственно тут же. Архаичное доисторическое чудовище вроде динозавра, о которых пишут в учебниках, чудесным и непонятным образом оказавшееся на вершине горы, под которой расположился оздоровительный комплекс «Три дельфина», построенный во времена олимпиады в Сочи.
Генка окликнул внука и поспешил занять место в снегоходе. Не хотелось опоздать на обед. Несмотря на повторную язву, он не любил отказывать себе в удовольствии хорошо покушать, ибо наголодался… Когда? Покрыто мраком. Что-то особенное несла эта зима. В последнее время его вновь начали посещать кошмары о стальных монстрах. Знакомый врач из дракхов посоветовал принимать инстизохропозон. Но кто вообще слушает этих дракхов?
Гена чувствовал нечто в воздухе, замечал в полёте снежинок. Иначе откуда ностальгия, зачем вернулся в места, где не был столько лет? А недавно подумал – реально ли всё? Казалось, он умер давным-давно, и существующий вокруг мир с тех пор воспринимался как отпуск… А девочка? Она была с ним тогда. Где они путешествовали и зачем – не помнил. Осталось ощущение приятной теплоты на щеках, пушистой и чистой, как снежинки…
Засыпанный землёй человек в котловане открыл глаза. Не в силах пошевелиться, он подставлял голову тёплому щекотанию, бороздками стирающему грязь с его лица. Дождь не щадил, залезая под веки. Моргая, Гена видел сквозь плёночку влаги склонившуюся над ним фигуру. Девчонка ревела, её слёзы обдували лоб и щёки. Чёрные волосы убраны в пучок на затылке. Странная прозрачная паутина укрывала её, просвечивающая, жёсткая на ощупь. Гена напряг память – тюль – так, кажется, называется ткань. Ей, наверное, холодно? Что она делает
