Мой план стукнуть ее по голове лопатой, пока она говорит с Терренсом, был бы более эффективен, если бы я по-настоящему стукнул ее по голове лопатой, пока она говорила с Терренсом.
Она все еще смотрит в могилу.
Так что я мысленно приношу извинения, которые у меня хватает мозгов не произнести вслух, и даже шепотом, а затем размахиваюсь лопатой.
Размах хороший. Я выполняю его на пять. Он мощный, и цель идеальна. Но она ожидала этого и уклоняется от удара.
Я взмахиваю снова. На этот раз попадаю по ней. Бью не очень основательно и поэтому попадаю в бок, а не в череп. Удар далек от смертельного или даже нокаутирующего, но все же она теряет равновесие и сваливается в могилу.
Я прыгаю за ней. Здесь, вероятно, на мили вокруг никого нет, но лучше убить ее прежде, чем она начнет кричать.
Она бьет меня по голени так, что я вскрикиваю. Такое ощущение, что она разломила долбаную кость надвое.
Она кричит.
Я поднимаю лопату над головой.
Она пинает меня снова, на этот раз попадая носком прямо в пах. Перед глазами все расплывается, и я падаю на колени.
Я выпускаю лопату из рук. Смутно осознаю, насколько близок к идиотскому моменту, когда брошенная мной лопата бьет меня же по голове. Но она все же не попадает по цели и падает на землю.
Минди нападает.
Мы боремся. У нее преимущество из-за того, что мне больно и я дезориентирован, а еще у нее отличные ногти. Но я сильнее и убивал людей.
Она побеждает.
Я не женофоб, но как, черт возьми, она умудряется побеждать?
– Да что с тобой? – кричит она. – Зачем ты это сделал?
Сейчас у меня нет нормального ответа.
Она целится ногтями мне в глаза, но пока что я избегаю попадания.
Я бью ее по шее, но попадаю в плечо. Это слабый удар. Ее он вообще не сдерживает.
Я смягчаю свои удары. Даже здесь, в этой могиле, при совершенно реальной возможности поражения в драке, я смягчаю свои удары. Безумие.
Ее удар в шею не попадает мне по плечу, и он не слабый. Задыхаясь, я хватаюсь за горло.
Она вцепляется в мои волосы, и в следующий миг я оказываюсь лицом в мягкой земле.
– Почему ты предал меня? – рыдая, спрашивает она.
Если поразмыслить, ее слова до смешного шаблонные, но они совершенно точно не звучат шаблонно, потому что мое лицо упирается в могильную землю.
Я настолько растерян, что пытаюсь ответить, из-за чего в мой рот набивается земля. Я пытаюсь высвободить голову и, невероятно, не могу этого сделать.
– Тебе не нужно было этого делать, – произносит она. – Это не должно было произойти. Все же было прекрасно.
Я открываю для себя, что выплевывать землю, пока лицо погружено в нее, неэффективно.
Я не могу дышать. Я задохнусь в этой могиле, если не приложу больших усилий, но теперь Минди у меня на спине, давит мне на голову обеими руками, и я, похоже, в заднице.
Мое лицо упирается во что-то. Может быть, в мертвое лицо Терренса. Нас разделяет пленка, но это все равно жутко. Он что, улыбается?
Чувствовал бы он себя отмщенным, если бы знал, что я умру, лежа на нем лицом вниз, или это была бы дополнительная издевка над его смертью?
Я думаю, издевка.
Мне отчаянно нужен воздух.
Какой ужасный способ умереть.
Я как могу пытаюсь вырваться. Быть может, я смягчал свои удары из-за какого-нибудь ненормального чувства, которое я еще не понимаю, но сейчас я почти наверняка пытаюсь сбросить ее с себя и не могу сделать это.
Мне нужно, чтобы она сжалилась надо мной.
Я пропадаю.
Я пропал.
* * *Я все еще в могиле.
Теперь я сижу, прислонившись к земляной стене. Мое лицо все еще покрыто землей, и я пытаюсь проморгаться. Глаза горят.
Во рту – привкус грязи. Я выталкиваю воздух через нос, пытаясь прочистить ноздри.
Мои руки связаны клейкой лентой.
Минди сидит в могиле вместе со мной.
– Я нашла твой рюкзак в машине, – говорит она. – По крайней мере, я предположила, что он твой, если, конечно, Терренс не таскал с собой набор убийцы, о котором я не знала. Ты довольно неплохо подготовился. – Она выставляет перед собой охотничий нож. – Это на случай более детальной работы над Терренсом?
Это не изобличающее доказательство. Я никогда его ни на ком не испытывал. Но мне все равно не нравится, что она трогает мои вещи.
– Это подарок.
– Не ври мне. Я не позволю тебе разговаривать со мной как с дурочкой. Я хочу, чтобы ты сказал мне, кто ты такой.
Мои ноги тоже связаны клейкой лентой – лодыжки замотаны так, словно на это ушло полрулона. Раз уж я не смог победить Минди, когда пытался поймать ее, безоружную, с помощью лопаты, маловероятно, что смогу повернуть ситуацию в мою пользу, когда я беспомощен, а у нее есть нож.
– Я никто.
– Ты не никто. – Она вытирает свои глаза, красные и опухшие. – Я не умею мучить. Я никогда этим не занималась. Ни малейшего представления, как причинить кому-то максимум боли, но я могу резать и ломать что-нибудь, пока ты не заговоришь. Не заставляй меня, пожалуйста, это делать.
– Я никто, – настаиваю. – Твой парень натягивал мою девушку, и я его убил. Вот и все.
Она не нашла ничего такого, что противоречило бы моей истории. Она совершенно нелогична.
– Все, если не считать того, что ты пытался меня убить.
– Мне нужно было подчистить концы. Ничего личного.
– Конечно. С чего бы убийство должно быть чем-то личным, а? – Она вертит нож, перебрасывая его из одной руки в другую. – Я не говорю, что между нами что-то было. Никаких искр. Ничего такого, что бы нас держало
