– Извини.
– Не извиняю.
– Нет, я серьезно, ей-богу.
Хотел бы я, чтобы она связала мне руки за спиной, ведь тогда удалось бы незаметно попытаться освободиться и застать ее врасплох. Но руки у меня на коленях. Если бы я мог закинуть их ей на шею, может быть, что-нибудь и вышло бы, но маловероятно.
– Я не собираюсь тут распускать нюни, – говорит она. – Просто хочу, чтобы ты знал, что не стоило этого делать.
– Я знаю. Это была ошибка.
– Расскажи мне правду, почему ты убил Терренса.
– Я уже рассказал.
– Ты и вправду собираешься заставить меня это сделать? Вместо того, чтобы дать прямой ответ, ты вынуждаешь меня выпытывать его из тебя.
– Я не знаю, что тебе сказать. Если ты считаешь, что именно это нужно сделать, если ты дошла до того, что хочешь вынудить меня дать тебе информацию, которой у меня нет, тогда я никак не смогу тебя остановить.
Она снова вытирает глаза. Слеза бежит по щеке, оставляя узкую полоску на грязи, в которой измазано ее лицо.
– Тогда позволь мне убедиться, что я на сто процентов правильно тебя поняла, – говорит она слегка надтреснутым голосом. – Ты сознательно решаешь не отвечать на мой вопрос, и, таким образом, я вынуждена буду пытаться заставить тебя говорить. Все верно?
– Не сваливай все на меня, – говорю я ей. – Если хочешь резать меня, это все на тебе. Это твой выбор. Если ты считаешь, что у тебя потом будут проблемы, если тебе кажется, что это будет преследовать тебя, тогда, может, не стоит этого делать.
Заметила ли она, что я вспотел?
А это важно? Невиновный человек потел бы в таких обстоятельствах.
Минди выглядит печальной. Не просто смирившейся с тем, что ей придется сделать, а неподдельно печальной.
Она подносит лезвие ножа к моему левому глазу.
– Я Убийца Обухом, – выпаливаю я.
Я плохо переношу боль, когда она моя.
Она недоверчиво усмехается.
– Так вот ты кто! Какого черта я раньше не додумалась?
– Ты меня знаешь?
– Конечно, знаю. Ты серьезно думаешь, что я, живя с Терренсом, ничего не знала об Убийце Обухом? Он использовал эту историю, чтобы подкатить ко мне в баре.
– Я сказал тебе, кто я. Убери, пожалуйста, нож.
Она опускает нож, но не прячет его.
– И что, он тайно пытался выследить тебя, и тебе пришлось убить его до того, как он раскрыл твое настоящее имя?
– Не так изощренно.
– Месть?
– Да.
– Месть за то, что он рассказал полиции, как случайно обнаружил тела убитых тобой людей?
– Да.
– А ты считаешь, что он не должен был ничего рассказывать? Что ему следовало просто продолжить свой вечер, словно ничего не произошло?
– То, что сделал я, не имеет ни малейшего отношения к нравственной составляющей того, что сделал он. Он разрушил мою жизнь. Вот и все.
– Но в этом же нет никакого смысла.
– Его там и не должно быть.
– Я предпочитаю вещи, в которых он есть.
Она снова начинает играть с ножом. Я уже буквально мечтаю, чтобы она убрала его.
– Ты меня отпустишь? – спрашиваю я.
– Не знаю.
– Ты же не хочешь иметь на совести убийство человека. Даже такого, как я.
Она снова приставляет нож к моему глазу.
– Не торопи меня. Будешь торопить, я поддамся импульсу, а мой импульс – убить тебя. Так что не надо, черт возьми, меня торопить.
– Извини.
– То есть, по сути, ты мне сказал, – говорит она, еще ближе поднося нож к моему глазу, – что убил человека, которого я люблю, отца моего ребенка, никогда меня не обманывавшего.
Я слегка начинаю паниковать.
– Он обманывал тебя. Ты знаешь, что это так.
– Нет, я подозревала, что это так. Я думала, именно это он сегодня и делал. Но он не делал.
– Делал. Клянусь.
– С кем?
– Этого я не знаю. Но я знаю…
– Ничего ты не знаешь. Он мог быть полностью невиновным.
– Он же ударил тебя.
– Но смерти он за это не заслужил.
– Не согласен.
– Ты его убил, потому что ты психованный серийный убийца. Ты не восстанавливал никакой справедливости. Ты просто чудовище, садист.
Рядом с моим глазом нож. А я даже не смог бы воткнуть его в чей-нибудь глаз. Нужно, чтобы она убрала нож куда-нибудь, иначе я лишусь глаза.
– Я тебя люблю, – говорю я ей.
– Что?
– Я бы мог убить тебя, как только ты села в мою машину… Черт, да я мог это сделать, как только ты зашла на склад. Но я этого не сделал. Обычно я свои чувства не понимаю, а вот это понимаю. Я люблю тебя.
Это неправда. До того, как она ткнула меня лицом в грязь, я, быть может, испытывал к ней легкое влечение, но теперь нет.
Нож она не убирает.
– Да пошел ты, – говорит она.
Должен отметить, что, скорее всего, это ответ, который я заслужил.
Наконец Минди опускает нож.
– Что будем делать? – спрашиваю я.
– Я доставлю тебя в милой подарочной упаковке в полицию.
– Правда? Ты помогала мне в убийстве отца твоего ребенка, а теперь собираешься вовлечь в это дело копов?
– В убийстве я тебе не помогала. Ты, шизик, сделал все сам. Помогала тебе избавиться от тела? Ну и ладно, будет логично сказать им, что я знала, кто ты такой, и боялась за свою жизнь, так ведь? Я была убита горем. Я пошла с тобой, потому что боялась тоже оказаться в могиле.
– Ты никак не могла знать, кто я такой.
– Неужели? Когда мы с моим парнем познакомились, он рассказал мне,
