Малфой молчал достаточно долго, и Гермиона вовсе перестала ждать продолжения, вернувшись к книге, но, внезапно, он продолжил:
— Теодор всегда был самым тихим и нелюдимым из нас. Его больше интересовали книги, чем гонка между факультетами, сплетни и интриги. Он был абсолютно равнодушен к предубеждениям о чистоте крови, но всегда был верен своей семье. Он ведь даже не получил метку…
Снова долгое молчание повисло между ними, но она знала, что будет продолжение. Должно быть. Получение метки было одним из самых болезненных воспоминаний Малфоя и ему было необходимо время, чтобы подобрать правильные слова. Такие слова, которые смогут перевести на гриффиндорский язык поведение слизеринца.
— У вас в башне проводились вечеринки?
— Конечно. Особенно после удачных матчей по квиддичу.
— Вот и у нас. Но поводов было гораздо больше, да и гуляли мы, думаю, с большим размахом. С четвёртого курса в гостиную проносили более крепкие напитки, нежели сливочное пиво. Правда, огневиски появились лишь на шестом курсе, но всё же. Нотт никогда в этом не участвовал. Он не бегал за девчонками, не интересовался играми и спорами. Всё, что его интересовало, находилось в библиотеке. Если бы ты не попала на Гриффиндор или, наоборот, Нотт волшебным образом обошёл Слизерин, вы могли бы с лёгкостью найти общий язык. И он единственный, кто поплатился только за то, что был верен своей семье. Старший Нотт не был приближенным сторонником Лорда, но то, что он был Пожирателем смерти, знали все. И лишь за этот факт Теодор расплачивался. Поэтому просто поверь, Грейнджер, его паранойя более чем оправдана.
— На Гриффиндоре ходили легенды об оргиях в подземельях.
Малфой издал смешок.
— В этом я не сомневался. Более того, до шестого курса я так же, как и остальные, старался поддерживать этот образ.
— Зачем? Вас ведь любая первогодка могла сдать.
— В том-то и смысл Слизерина. Никогда не говорить, чего бы то ни было, что может скомпрометировать твой факультет. Лучше промолчать, если в чём-то не уверен или сомневаешься в правильном выборе.
— Думаю, для определения «правильного выбора» на Слизерине тоже есть свой свод правил?
— Ну, разумеется. — Малфой поднял наконец-то голову от книги и широко улыбнулся.
У неё не было никакого права любоваться им, но она ничего не могла с собой поделать. Разглядывать смешинки в серых глазах оказалось невероятно увлекательным занятием. Гермиона не была уверена в том, сколько именно времени они смотрели друг другу в глаза, мягко улыбаясь, но ей показалось, что прошла вечность. Или один миг. Такое бывает иногда: тот момент, который хочется остановить, навсегда превращается в маленькую вселенную и заполоняет всю тебя без остатка. Ты погружаешься в него, как в мягкие, гостеприимные воды, наслаждаясь теплотой и трепетностью, и, кажется, что этот миг будет длиться вечно. Это было невероятное чувство общности и нежности, которое объединяло их, несмотря на все те запреты и условности, что довлели над ними. Но среди вопиющей предвзятости и лицемерия всего мира так сложно было найти человека, с которым бы твои взгляды на мир настолько совпадали, что ты ощущал бы себя единым целым. И наоборот — не было никакой надежды на то, что когда-нибудь она сможет забыть это ощущение невероятной близости, которое заполнило её от кончиков волос до кончиков пальцев. Ей казалось, что только что она научилась заново дышать.
Но миг или маленькая вечность прошли. Драко Малфой в третий раз за сегодняшнюю ночь покраснел и опустил голову к книге так низко, что волосы полностью скрыли его лицо. Тут же стало ясно, что в таком положении он совершенно не может читать, и всё, чего бы он сейчас хотел — немного одиночества и личного пространства.
Гермиона тихо перешла в кресло, оставив Драко за своей спиной. Она не могла его ни в чём обвинять, тем более, ничто из того, что она ощутила, не было озвучено. Он мог воспринять всё совершенно иначе и ей совершенно не нужно было об этом беспокоиться, но, вопреки логике, она беспокоилась. Ей сложно было понять, что именно творило с ними проклятье, или это они сами творились в нём без его помощи, но одно она знала точно.
Её мир никогда уже не будет прежним.
========== XV ==========
В пятницу вечером после ужина Рон поймал её за руку и спросил:
— Какие планы на выходные?
Гермиона задумалась над тем, как именно сообщить, что её так же не будет дома, как и в будни. Рон нахмурился, видя её замешательство.
— Надеюсь, не забыла про еженедельный субботний обед в Норе?
— Ох, Рон…
Он не сказал ни слова, лишь вернулся в гостиную и сел на диван, закрыв глаза ладонями.
— Всё никак не привыкну, что работа для тебя на первом месте.
Вздохнув, она села рядом и взяла его руку в свою.
— Работа бывает разная, Рон. И я не впервые пропускаю субботний обед по этой причине.
— Да, но раньше я не задумывался, на кого ты можешь работать.
— Они такие же люди. У нас только деловое общение, не более. Какая разница, для кого я перевожу тот или иной манускрипт?
— Не знаю… Надеюсь, когда появится ребёнок, ты воспримешь его как очередную задачку или мудрёную книгу и будешь проводить с ним всё своё время.
Тема детей невольно напомнила Гермионе о разговоре с Малфоем и судьбе Молли Пруэтт.
— Рон, — осторожно начала она, — я… не уверена, что готова завести детей в ближайшем будущем.
Он встрепенулся и сел прямо, явно удивлённый поднятой темой.
— Но… почему?
— А зачем, Рон? Меня устраивает то, что мы есть друг у друга. Пока мы молоды и полны сил нужно любить друг друга и уделять время друг другу, а ребёнок… Это огромная ответственность, Рон. Это… мы потеряем друг друга. Мы потеряем себя. И я не уверена в том, что готова к этому.
На этот раз он долго молчал. Гермиона наблюдала за сменой эмоций на его лице и ей не нравился ход его мыслей, но изменить их она не могла.
— Ты не видишь себя с детьми, да?
— Вижу, но не сейчас.
Вновь повисло молчание, и Рон снова закрыл лицо ладонями. Тишина обволакивала их, и Гермиона чувствовала, как узел напряжения, все эти дни находившийся в ней, растворяется в тишине. Прокручивая возможные варианты развития разговора, она не могла предположить его исход. Рон иногда был слишком импульсивен, но, будучи шестым ребёнком, он привык быть терпеливым. Несмотря на отсутствие эмпатии, он старался быть понимающим.
— Впервые я понял, что хочу от тебя детей, когда ты очнулась тогда от обморока в день победы. Это было как… озарение.
