— Пф-ф-ф, это даже несмешно, — усмехнулся Малфой. — Поттер — спаситель волшебного мира. Ты — мозг всего Гриффиндора. А что умеет Уизли? Кроме как сносно летать на метле?
— Рон хороший и…
— И всё? — насмешливо перебил её Драко.
— Ты не имеешь никакого морального права, — моментально взвилась она, — рассуждать о чужих достоинствах, когда сам начисто лишён собственных.
Что-то очень похожее на здравый смысл говорило ему остановиться, но хмель в крови, близость её тела, раздражение из-за её появления в этом платье, само платье, нежелание видеть здесь Асторию и накопившаяся усталость сделали своё дело, и он, как мог, холодно ответил:
— Дай мне хоть один шанс, Грейнджер, и я докажу тебе, что у меня есть как минимум одно достоинство.
Она остановилась и сделала шаг назад, разрывая вынужденные объятия. Музыка тут же стихла. На её лице, казалось, боролись совершенно несовместимые эмоции — смех и злость, и это противостояние сбивало Драко с толку. Мгновения шли, а Грейнджер всё так же молчала, с какой-то странной пытливостью всматриваясь в его лицо. Наконец она шумно выдохнула, отвела взгляд и улыбнулась, как будто вспомнила нечто приятное, но давно ушедшее. Он не успел зафиксировать свои эмоции, когда она, приблизившись к нему максимально близко, приподнялась на носочки и шепнула:
— Не волнуйся, Малфой. Я точно знаю, что это достоинство у тебя есть.
Грейнджер стремительно покинула зал через один из балконов. Драко знал, что там есть точка для аппарации, но сейчас его мысли были далеко от этого. Её шёпот, её дыхание напомнили ему что-то нестерпимо важное, но потерянное. Эта мысль отчаянно пыталась сформироваться в его затуманенном алкоголем мозгу, но раз за разом Драко не мог поймать её за хвост. Он мотнул головой, пытаясь привести себя в чувство, и с удивлением обнаружил Асторию рядом с собой. А ещё пытливый и изучающий, почти как у Грейнджер, взгляд Забини.
========== Часть вторая. VII ==========
Гермиона едва устояла на ногах после аппарации. Уходя из дома, она не стала устанавливать барьер — зная, что в это место могут аппарировать только два мага, одним из которых являлась она сама. Опустившись в кресло, она зажала ладонями рот, но даже это не помогло — она громко рассмеялась, и слёзы брызнули из её глаз. Сказывалось напряжение, выпитое вино и близость его тела, которую она ощущала не так давно. А как он кривил нос! А как пытался острить! Она задыхалась от смеха, стирала непрошенные слёзы и вспоминала, как в одно мгновение повелась на его провокацию и начала защищать Рона. Рона! Гермиона прикусила палец, чтобы смех не перерос в рыдания и, лишь убедившись в собственной уравновешенности, громко выдохнула, открыв глаза.
Из-за смеха она не услышала хлопок аппарации и теперь наблюдала, как Нотт в парадной мантии заваривает чай на её кухне. Ей было интересно, насколько хватит выдержки Тео, чтобы не задать вопрос? Блейз бы уже пытался выведать весь их разговор дословно, а Нотт, возможно, будет молчать, если она решит не говорить.
Ей в ладони легла большая кружка чая. Гермиона мысленно посетовала на то, что оценить аромат она опять не сможет из-за заложенного носа. Нотт опустился на диван с такой же кружкой и, сделав глоток, обронил:
— Когда я ушёл, Малфой всё ещё стоял столбом посреди зала и не откликался на зов Астории.
— Значит, её зовут Астория, — пробормотала Гермиона, стараясь не думать об этой потешной картине.
— Что ты ему сказала?
В этот раз он её удивил. Гермиона даже подняла взгляд от созерцания клубов пара над чаем. Нотт смотрел на неё спокойно, и его заинтересованность проявилась лишь в голосе, когда он спросил. Видимо, он действительно беспокоился о Малфое. По-своему, разумеется.
— Ничего такого, что могло бы ему навредить, — легко ответила она и улыбнулась, вспомнив, что же именно она ему сказала. В тот момент её раздирал смех и злость, и вполне вероятно, что он прочёл по её лицу об этой борьбе. В итоге в ней победил смех. Злиться было глупо и небезопасно. В пылу ссоры она могла сболтнуть лишнего или проговориться. Смех был более приемлемым вариантом. Вполне вероятно, что его это повергло в шок. Скорее всего, он ожидал совершенно другой реакции. Какой? Об этом она, возможно, никогда не узнает.
— Я был удивлён, что ты не расстроена, — сухо заметил Тео, вновь устремляя всё своё внимание на напиток.
— Думаю, меня ещё ждут… сюрпризы, — ответила она и сделала глоток. — Сейчас слишком много адреналина и алкоголя в крови. Вероятно, меня накроет позже. А возможно, у меня не будет на это времени.
— У тебя новый проект? — спросил Нотт, и в этот раз она услышала в его голосе неподдельное участие.
— Я пишу книгу. С Рождества. Черновик уже закончен, а варианта концовки даже два. Ума не приложу, какую из них выбрать. Боюсь, что не смогу адекватно оценить преимущество каждой из них…
— Я могу её прочесть?
Она вновь взглянула на Тео и в этот раз поймала его спокойный взгляд.
— Да, — ответила она. — Да, почему бы и нет?
Гораздо позднее, лёжа в собственной постели, Гермиона вспоминала свой второй танец с Драко Малфоем. Тот разительно отличался от первого, и это осознание было одновременно и смешным, и грустным. Она пообещала себе, что не будет снова рыдать, вспоминая его холодный голос, насмешливые взгляды и колкие слова. Время будто повернулось вспять, и Драко Малфой вернулся в своё прежнее обличие — заносчивое и гордое. Сколь бы долго она себя к этому ни готовила, Гермиона знала, что в любом случае будет больно. Невозможно оградиться полностью ото всех чувств и переживаний — тот месяц после снятия проклятья наглядно ей это показал. Она вздохнула полной грудью и медленно выдохнула, постаравшись очистить своё сознание перед сном, как делала всякий раз. После этого можно было начать думать о собственной книге и незаметно для себя засыпать.
В этот раз ей пришлось себе напомнить, что книга окончена. Пусть только в черновом варианте, но закончена. И сейчас, возможно, Теодор Нотт внимательно всматривается в буквы, написанные её пером. От этой мысли Гермионе стало тепло и спокойно, и, обещая себе завтра же написать письмо Джинни, она погрузилась в лёгкий и приятный сон.
***
— Ты настоящая задница, Гермиона Грейнджер! — заявила Джинни вместо приветствия и втянула её в крепкие объятия.
От облегчения, затопившего её всю, Гермиона даже прослезилась, но
