Героя Советского Союза:
Портновой Зинаиде Мартыновне…»
(Из Указа Президиума Верховного Совета СССР)Война застала Зину и ее младшую сестренку Галю в Волковыске, где они проводили летние каникулы у тети — Ирины Исааковны Езовитовой.
Фронт откатывался все дальше на восток. Вместе с частями Красной Армии уходили на восток и жители. Ребята видели, как тягачи, надрываясь, тащили тяжелые орудия, как ползли со скрежетом танки. По обочинам устало шагала пехота, двигались беженцы.
То были дни тяжелого горя советских людей.
Ураган войны безжалостно рушил все, что мы создали трудом своим. Казалось, что вместе с отступающими красноармейцами еще совсем недавно цветущие края покидает и сама жизнь…
Тетя довезла ребят до Витебска. Дальше ехать было нельзя. Железная дорога на Ленинград и Полоцк еще не была перерезана, но пассажирские поезда уже не шли — днем и ночью в сторону фронта спешили воинские эшелоны.
Оставалось одно: пешком отправиться в деревню Зуи, что вблизи станции Оболь, к бабушке Ефросинье Ивановне Яблоковой. Не близко это от Витебска — 60 километров, но тетя надеялась, что она и дети найдут там пристанище.
Несколько суток они пробирались лесом в Зуи. Притащились — усталые, измученные.
Ефросинья Ивановна обрадовалась, что дочь и внучата живы-здоровы, — могло случиться и хуже. Радость озаряла ее доброе старушечье лицо и как бы разглаживала на нем мелкие морщинки.
Все запасы были выставлены гостям.
— Ешьте, мои хорошие! Не хватит, добавлю…
Уже через неделю Зина стала замечать, что к дяде Ване, который тоже застрял в Зуях, проводя здесь летний отпуск (он работал на Кировском заводе в Ленинграде), наведываются незнакомые люди. Держатся они странно: ни во что не вмешиваются, ни с кем, кроме него, не разговаривают.
«Кто такие?» — недоумевала девушка и спросила у двоюродного брата Коли, вихрастого паренька лет десяти:
— Не знаешь, кто это?
— Знаю.
— Кто?
— Из лесу, вот кто. Сам слышал, как дядя Ваня называл Шашанский лес.
— Добре, Колька. Помалкивай…
Как-то раз глубокой зимней ночью в окно тихо постучали три раза. Дядя Ваня быстро поднялся — он спал на полу, — набросил на плечи ветхий кожушок, сунул ноги в валенки и поспешил в сени. Вернулся он в комнату не один: следом шел человек в полушубке.
— Осторожней, Борис, не задень малышей, — донесся до Зины шепот.
Незнакомец разделся и улегся на полу рядом с хозяином.
Все стихло. Только на печи раздавался тихий ровный храп — там спала бабушка.
Уже совсем рассвело, когда сильный стук в дверь поднял всех на ноги. Кто-то ломился в дом и властно требовал:
— Открывай! Шнеллер!
— Немцы! — голос бабушки был странно приглушен.
Зине послышалось, что бабушка произнесла это слово едва слышно, шепотком, точно немцы были совсем рядом и Ефросинья Ивановна боялась крикнуть. Перекрестившись, бабушка заохала и стала спускаться с печи. Все притихли в ожидании. Тетя Ирина смотрела на дядю Ваню и ночного гостя. Она, очевидно, знала, кто он и откуда.
Волновалась и Зина за незнакомца. Она была уверена, что гитлеровцы рванутся в хату, чтобы схватить его. «Кто-то донес…»
Уходя с дядей Ваней во вторую половину хаты, гость улыбнулся Зине и, шагая мимо, как бы доверительно сказал вполголоса:
— Не робей, воробей!
Затрещала дверь под тяжелыми ударами.
В хату ворвались четверо солдат и коротконогий грузный ефрейтор. Его большая голова на тонкой шее вращалась по-птичьи во все стороны.
Ефрейтор потрясал в воздухе бумагой с рукописным текстом и, мешая русскую речь с немецкой, кричал, обращаясь к бабушке:
— Почему не открываль? Приказ коммандантий знаешь? Где мольоко? Мильх?
Свободной рукой гитлеровец показывал на часы-ходики. Было восемь часов тридцать минут.
— Неграмотная я, пан офицер, — шептала дрожащими губами Ефросинья Ивановна. — Откуда мне ведать твой приказ? — повернувшись к дочери, попросила: — Погляди, Ириша, что там намалевано.
Тетя Ира еще не успела сойти с места, как Зина была уже рядом с ефрейтором и, запрокинув голову, читала вслух:
«Приказ Коммандантий! Каждый, который у себя есть одна корова, сдай в семь часов один горшок с молоко, сдай в восемь часов стакан сметана. Или все сдай аккурат, или вашу корову забирайть. Коммандантий».
Внизу была приписка: «Торопиться приносить скоро».
Ефрейтор высокомерно осмотрел присутствующих и приказал солдатам:
— Забирайть корову!
Те бросились выполнять приказ.
— Стойте! Что вы делаете? — закричала Зина.
Ефрейтор ударил ее в спину, и она отлетела к стенке.
Накинув на себя тряпье (все лучшие вещи были давно обменены на продукты!), бабушка, тетя Ирина и дети выскочили во двор.
Солдаты выводили из хлева корову.
Ефросинья Ивановна кинулась к буренушке, стараясь обхватить ее за шею.
— Не отдам… У меня внуки… — она показывала на плачущих малышей, сбившихся от страха в кучу.
— Марш с дороги! — вопил не своим голосом ефрейтор. Глаза его налились кровью. — Я покажу тебе не выполняйть приказ армии фюрера. Прочь! Буду стрелять!
Он вскинул карабин.
Галя от испуга закрыла личико трясущимися ручонками.
— Не бойся, Галенька, — ободряла ее Зина, сжимая дрожащие ручонки сестры. — Он только пугает…
В эту минуту фашист выстрелил. Ефросинья Ивановна упала на снег, хотя пуля и не задела ее.
Остолбеневшей Зине все последующее представилось словно во сне. Дядя Ваня и Борис выбежали из хаты. Солдаты были уже за воротами. Ефросинью Ивановну перенесли в хату, уложили в кровать.
Тетя Ира, стоя на коленях, опрыскивала водой посиневшее лицо бабушки. Галя и двоюродные братья стояли поблизости и плакали.
Вдруг бабушка открыла глаза.
— Живая! Живая! — одновременно смеясь и плача, закричала Зина.
Мужчины ушли во вторую комнату. За ними прошла и тетя Ира.
— Придется тебе пойти на работу, — услышала вскоре Зина сквозь полуоткрытую дверь голос дяди Вани.
— К немцам?!
— Ну да. К кому же еще, чтоб их разорвало… Когда надо, поклонишься и кошке в ножки, — голос дяди понизился, но Зина все же разобрала: — Приказ из леса…
Что говорил дядя дальше, Зина не поняла.
— Легче нанести удар!
Это сказал Борис. Девочка сразу узнала его голос.
Зине было неясно, о каком ударе он говорит, но зато ей стало понятно другое: «Дядя Ваня и тетя Ира связаны с лесом».
Она вошла во вторую половину хаты. Тетя Ира спросила:
— Чего тебе, Зиночка? Бабушке опять плохо?
— Нет. Я тоже хочу… выполнять задание, — взгляд девочки был жестким и решительным.
— Какое задание? — Дядя и тетя переглянулись с Борисом (он был комиссаром партизанского отряда).
— Из леса… — строго проговорила Зина. — Вы думаете, я маленькая? Ошибаетесь! Я знаю, я знаю… — все ее существо дышало ненавистью: она отражалась в глазах, слышалась в голосе.
Борис задумчиво глядел на нее, как бы изучая.
— Ладно, девочка, найдем и тебе дело, — твердо пообещал комиссар отряда, — но пока ни звука, — движением головы и глазами он показал в сторону соседней комнаты. Там, у кровати бабушки, дежурили младшие братья.
Борис еще раз оглядел Зину, словно видел ее впервые и хотел лучше запомнить. Он попрощался с ней за руку, по-взрослому, так же, как с тетей Ирой и дядей Ваней, и через огород напрямик направился к лесу.
Подпольщики принимали
