— Я никому ничего про тебя не говорил.
Глеба было едва слышно, но он все равно не отходил от окна и не приближался к столу.
— Правда? Так ты ничего такого ребятам не рассказывал?
— Нет.
Марек снова начал тереть глаза:
— Дак я в мае-то сам думал, что болею серьезно. Позавчера только и прояснилось, что все хорошо, а так… я уж готовился с вами прощаться. Своими переживаниями был занят, не до Серого мне тогда было, уж поверьте… Вот и говорю, что когда он ко мне со своими сказками про больного-то пацана полез, я на него и взбеленился! Послал я его тогда по полной программе. Сказал еще, что врет он все про сына-то, только чтобы денег еще у нас вымутить на какие-нибудь свои новые аферы… Посмеялся я потом, послал его подальше, объяснил, что он всех уже достал своими просьбами. Предупредил еще тогда популярно, чтобы не вздумал больше к нам на шашлыки соваться. Ну, и не выдержал, рванью я еще тогда назвал Серегу, извиняюсь…
Оставив в покое скатерть, Марек взглянул на плечи Глеба Никитина и сокрушенно подпер кудрявую голову руками. Общее тягостное молчание заставило его продолжить признаваться:
— Вчера утром я к нему ездил. Не звонил заранее, ничего… Просто проснулся, настроение было классное, вчера с утра-то. Ну я и подумал: может, он мне про сына-то своего не случайно тогда трепался? Может, в самом деле чего серьезное у пацана… Думал на это дать денег Серому. А вам ничего не хотел пока говорить.
Сложив руки на груди, в углу дивана продолжительно засопел Данилов. Виталик задумчиво вертел в руках крупную луковицу.
В наступившей тишине все опять услышали тихие горестные всхлипы Антонины, Виталик выскочил к ней в соседнюю комнату.
— Ну, поговорили мы с ним. Сказал я Сереге, чтобы он рассчитывал на меня, что долларов двести-триста я мог бы ему дать. Дело-то действительно у его мальчишки серьезное, хотя, если рассудить, можно было бы и у нас тут, в заводском стационаре, кровь-то ему почистить. Вот и все… Обещал ему денег.
— Обещал?
— Да!
Марек решительно вскинулся на Данилова и тут же покраснел.
— Просто у меня с собой не было… Я забыл взять.
— Когда ты был у него?
Опять не увидев лица Глеба, Марек плаксиво скривился:
— Да чего ты так-то уж… Около одиннадцати я уже выезжал от него. А приехал туда в полдесятого! Точно, я запомнил! Мы с Серегой в это время были у него в домике! Целый час, наверно.
Внезапно Глеб шагнул от балкона, легко подхватил кухонный стульчик и прочно сел к столу.
— За аппаратуру он вам деньги вернул? За банковскую?
Кусая ноготь, Марек посмотрел на Данилова. Тот закряхтел, но вынужден был наклониться ближе к столу.
— Забрал я у него тогда его барахло. Вопрос-то дерьмовый на самом-то деле был. Звякнул своим партнерам в Сибирь, через пару дней все на мази было. Там в Уренгое какой-то банк у них открывался, филиал типа, они прикинули, что к чему, ну, короче, срослась тема без вопросов. Через неделю от них мужики с бабками приехали, проверили все и забрали.
— Серега знал, что ты получил деньги за его железяки?
— Да я как-то… Все некогда было. А зачем ему знать-то? Он чего, решает чего-нибудь, а?
— Значит, Серега ни тебе, ни Мареку ничего все это время не был должен?
— Ну, в принципе…
Герман очень правильно почувствовал, что ему лучше опять отшатнуться в темный уголок.
— Да что ты, Глеб! Серега же на нас никакого зла и не держал никогда! Он все время с нами по-доброму был, понимал, что у каждого свои сложности, свои дела… Он и на Назара никогда не ругался, если тот его посылал из-за денег-то!
— Я ж позабыл! Во даю!
Радостно просияв, Марек вскочил с диванчика и приобнял капитана Глеба:
— Ребята, самое-то главное я и не сказал вам! Со свояком-то сегодня про Серого мы много говорили, ну он еще и сообщил мне, что инспектора рыбинспекции на берегу в эллингах мужика нашли, тоже катерник, я его так, чуток знаю. Данила, и ты же его знаешь! Помнишь, прошлой зимой ты еще ко мне в магазин с ним приезжал? Рыжий такой, невысокий, он в «Водоканале» еще инженером долго работал, помнишь, а?! Ну, вот этот тип, сам в усмерть, валялся в камышах и ревел, что он людей убил на яхте! Вспомнил, Карташов его фамилия!
— Знаю! Он же вместе с нами, с Назаром еще, гонял машины, задолжал ему бабок после того, как транзитный «Лексус» по пьяни разбил в Белоруссии. Ну и чего он гонит про стрельбу-то? Он, что ли, Назара-то подстрелил?
— Ага! Потрясли его в отделе, он пока и наговорил, что с пятницы они там в эллингах с мужиками нажрались, а в субботу он не проспался как следует, глотанул то, что оставалось с вечера, ну и по пьяной лавочке увидел Назара и решил за старые долги ему отомстить, лодку его любимую продырявить. Говорит, что утром много раз стрелял, остальное вроде как не помнит…
— Так что, — Марек облегченно выдохнул и слабо улыбнулся, — с Назаром-то теперь все ясно. Никто на него и не покушался. Ни из наших, ни со стороны никто. Ну, я имею в виду по-серьезному. Вот так.
— Осталось выяснить, кто тебя бортанул, Марек…
Долго молчавший в проеме кухонной двери Виталик мрачным взглядом обвел всю компанию. Даже Глеб с любопытством прищурился на своего решительного приятеля.
Легкого и спасительного триумфа у Марека не получилось. Улыбка сразу же пропала с его вдохновенного лица. Он опять шмыгнул носом:
— Вы уж меня извините. Перепугался я очень… Когда ты, Глеб, позвонил, что в Назара-то стреляли, я сходу и прикинул, что на меня обязательно подумают. Я ж всегда против был, чтобы на рыболовные участки-то назаровские автомобильные бандюганы залезали. Вы же все об этом знали! И в городе все в курсе были! Они бы там все раздербанили! Ничего путного не сделали бы, а бизнес загубили бы фактически! А места-то там, на реке, обалденные! Для москвичей там можно такого понастроить, бог ты мой, Назару и не снилось!
…Ну я и размышлял всякое такое про Вадика. Стрельнуть-то в него мог любой мужик в городе, а подумали бы в первую очередь на меня! Я же и на яхту утром не приехал, а обещал ведь вам… Алиби-то у меня никакого не было. Вообще.
Сокрушенно Марек тряхнул кудрями, не глядя в глаза суровым товарищам:
— Ну я и решил, что раз Вадик пострадал, значит, и мне тоже вроде как потерпевшим нужно быть… Вот я и трахнулся лбом о запаску на своей машине. Сильно так размахнулся головой, изо всей силы, честное слово. Сначала думал о крыло удариться,
