— Вы снова не ответили на мой вопрос. — Мягко прервал мою речь комендант, не дав договорить мне просьбу покинуть мою палату, во избежание пересудов и ненужных сплетен, которые по лагерю разлетятся в один миг.
Практически черные волосы химика сегодня были стянуты в небрежно собранный хвост. Губы в обрамлении легкой щетины не выражали улыбки или изумления. Ничего не выражали. Как и лицо без каких-либо проявлений эмоций застыло в одном выражении.
— Я не… Я… Почему я должна отвечать на этот вопрос? — Я впала в негодование. — Какое отношение он имеет к произошедшему?
Теперь уголок его губ дрогнул в едва заметной улыбке.
— Не вижу поводов для радости, мистер Амори. — Нахмурилась я, наблюдая за смягчившимся лицом коменданта.
— Но легко можете найти их для грусти. — Не оставил без комментариев мой выпад. — Еще раз: что произошло с Вами до того, как все случилось?
Он действительно пытается узнать обстоятельства? Инцидент произошел на территории подконтрольной ему, значит, он прямым образом имеет отношение ко всему, что там творится… Но я бы предпочла восстанавливать хронологию событий с куратором, а не с комендантом, задающим провокационные вопросы.
— А можно мне обсудить это с куратором? — Надеюсь, натура его не мягкая и на меня не обидится.
На лицо мистера Амори вернулась прежняя маска безэмоционального отчуждения и он, не меняя позы и не собираясь отступать, сказал:
— У меня нет времени на пререкания, Камински.
— То есть без вариантов, да? — Расстроенная я взяла первый попавшийся с подноса стакан и собиралась решительно его опустошить, как этот мистер следователь меня остановил.
— Постойте, — Обогнув кровать, он забрал стакан из моих рук, — Сначала я проверю его на наличие опасных для Вас веществ и сплетений магии…
Неметь от накатившего шока пока рано, поэтому я, отбросив одеяло, соскочила с кровати, вставая в воинственно-настроенную позу.
— Что Вы из меня больную делаете? Держитесь от меня подальше и никаких покушений больше не будет.
Хмуриться я не люблю, но иногда это просто необходимо. Вернее, миновать проявление эмоций не получается.
Комендант не счел нужным обратить на меня внимание, продолжая всматриваться сначала в один стакан, затем в другой, третий… Что-то нашептывал себе под нос, пронизывал светящимися изумрудными глазами жидкость, даже не пытаясь пояснить мне свои действия. По-моему, отравить меня хочет именно он. А как еще объяснить… его поведение?
— Что Вы делаете?
Будет лучше попросить у лекаря другое лекарство, чтобы не остаться лежать на этой кровати окаменелым трупом. Кто знает, что он сейчас нашептывает? Очередную шутку, проклятие или чего-нибудь похуже?
— У Вас есть одна отрицательная черта, — Не прерывая зрительный контакт со стаканом, проговорил он, заинтриговав меня.
— Это какая же? — Фыркнула я, нервно постукивая ногой по полу.
— Вы не знаете чувства благодарности. — Вернув последний стакан на поднос, он посмотрел на меня, никак не оценив мой недовольный вид.
Мне прекрасно знакомо это чувство и я не скуплюсь на благодарность, если она заслужена. А за что мне благодарить мистера Амори? До этого момента поводов не было. Разве что он великодушно нейтрализовал какое-нибудь проклятие, наложенное на лекарства. Или уничтожил на корню вселенский заговор против меня. Но в сводках новостей такая информация не мелькала.
— Мистер Амори, мне кажется, Вы переоцениваете себя и свои… — Договорить мне не дала лекарь, без стука вошедшая в палату с возгласом:
— Пей лекарства! — И указала длинным пальцем на полный стаканов поднос.
Именно это лекарство пить я бы поостереглась. Ну, кто знает, что там шептал этот комендант?
— Я как раз хотела попросить Вас заменить стаканы. — На уверенность в моем голосе не было даже намека.
Женщина похоже уже устала от меня и своей работы в частности, потому как без всякого интереса и энтузиазма спросила:
— По какой причине?
А комендант, молча стоявший в сторонке, подал голос:
— Да, Камински, объясните нам. Я не вижу видимых на то причин.
Зато я вижу. И нутром чую что-то неладное, но под тяжелым взглядом лекаря все-таки опустошила стаканы, с подозрением следя за реакцией мистера Амори. Реакции не было в сущности никакой. Та же непроницаемая нейтральная маска, то же выражение во взгляде… Ничего непонятно.
— Сразу надо пить, милочка, — Ворча, женщина забрала поднос и позвякивая пустыми бокалами вышла за дверь.
Прислушавшись к своим внутренним ощущениям, ничего особенного не почувствовала. Может и правда просто лекарства, а я себя зря накручиваю?
— Вы готовы ответить на мои вопросы или мне позже зайти? — Учтиво поинтересовался химик, заложив руки за спину.
Хотелось ответить, чтобы он и вовсе не заходил больше ко мне, но я сдержалась, учитывая его статус педагога в лагере, и попросила зайти позже, а еще лучше — завтра. Внемлет ли он моей просьбе — не знаю, но надежда, как говорится, умирает последней.
Периодически возвращаюсь к сравниванию своих ощущений до выпитых лекарств, я встретила своих друзей. В палату всем скопом ввалились Киса и Фэн тактично переругиваясь, Бэль, надувшаяся словно шар и слишком веселый Мирти, Алин отличался мечтательной полуулыбкой, а я… А я просто обрадовалась их визиту.
— Оставь свои жалкие претензии и не беспокой глупыми репликами пострадавшую. — С томным выражением обратилась Киса к Фэну, запрыгивая на подоконник с грацией львицы.
И это — только начало сезона.
— Как ты? — Алин приземлился на край кровати.
— Жить можно. — Улыбнулась я, подползая поближе к спинке кровати, чтобы всем хватило места разместиться. — Что нового за бортом врачевальни?
— А тебе страж порядка разве не рассказал? — Мирти веселился от души. Улыбка не сходила с лица, а руки норовили дотронуться до Бэль, которую это бесило и нервировала, а Мирти — забавило.
— Кто? — Не поняла я о ком речь идет.
— Мистер Амори. — Протянула Киса томным голосом.
— А причем здесь химик? — Снова не поняла я.
— Директор лагеря вчера вечером представлял всех работников лагеря. — Пояснил Алин, не внося ясности, а нагоняя тумана.
— И что?
— И мистера Амори представили как коменданта, преподавателя химии и действующего следователя по особо крупным делам. — Пояснил Фэн, перестав наконец-то обращать на Кису внимание. И правильно. С ней по-другому никак.
— Э-эм… — Нечленораздельное мычание было моим красноречивым ответом. Ибо нечего мне больше сказать!
Киса поставила к
