Я не сразу обратил внимание, что Кайл буравит его взглядом. Может, тоже питает личную неприязнь? У нас с ним мнения о людях часто совпадали.
Но было плевать. Главное, что этот… Миу-миуш найдет ее…
5_Лаки
Тяжелые ворота медленно поползли вбок, и я нервно сглотнула.
Каждый визит к дочери — будто маленькая жизнь. Ожидание встречи, радость двух коротких часов и смерть за углом дома. Я буду сидеть еще час на своем излюбленном кирпиче у мусорного бака и изучать новые дырки в бетоне рядом с ним, которые образовались за ту неделю, что я не видела дочь. Но это будет жизнь спустя — через два часа.
Дженни всегда встречает меня у ворот. И сегодня не стало исключением.
— Мама!
Я застыла, глядя на свое солнышко. Несется и светится. Глазки широко раскрыты, и, кажется, тоже плачет. И я реву каждый раз, хоть и обещаю себе, что сегодня сдержусь. Но снова не могу.
Схватила свою малявку, и вместе мы упали в мягкую траву дорогого газона.
— Мама! — вцепилась в меня дочка.
Я уткнулась ей в воротник, пахнувший печеньем, жмурясь:
— Я так скучаю, Джи, так скучаю, — шептала неразборчиво.
— Мам, ну так не уезжай больше! — крепко обнимала меня малышка. — Когда твоя работа уже закончится?
Я зло усмехнулась. Этот миф, что я всю неделю не могу ее видеть из-за работы, меня вынудил поддерживать бывший муж. Якобы, не мои деньги решили вопрос с возможность посещений, а его милость. Я поддерживала этот миф, как и многие до него. Что, к примеру, у мамы все лицо в синяках, потому что она попала в аварию и ударилась об руль. Или она хромает, потому что подвернула ногу…
— Привет, Лакиша…
А вот и он. Я не обернулась. Все равно придется встретиться с ним лицом к лицу, а вместе — со всеми моими страхами. Но спешить не хотелось.
— Пойдем, Джи, — поднялась я с ребенком и подхватила ее на руки.
Дженни пять лет, и она, конечно же, могла ходить сама, но я не находила в себе сил ее выпустить. Хотела тискать ее неустанно каждую отведенную секунду. Странно, что Курт не возмутился, как обычно. И вообще вел себя настораживающе тихо.
Одноэтажный дом мягко светился окнами, а в кухне неожиданно обнаружилась мать Курда в кухонном переднике:
— Лакиша! Привет! — запела она приторно. — Проходи, печенье почти готово! Будешь какао?
— Мама, я помогала бабушке печь печенье! — зазвенела Джи в мое ухо.
Дурдом. И что все это значит? Когда злая ведьма превращается в добрую бабушку, это выглядит сюрреалистично. Она первая пыталась отобрать у меня ребенка, когда я только обвинила Курта в измывательствах, а до этого закрывала глаза на мои синяки и кровоподтеки.
— Лакиша, — послышался шорох отодвигаемого стула. — Садись…
Ноги сами подогнулись, но я не подавала виду:
— Мы лучше побудем с Джи в ее спальне. Вдвоем.
— Я продлю визит на час, — озвучил цену вдруг бывший муж, и я, наконец, встретилась с ним взглядом.
Вернее, задрала голову, чтобы встретиться. Высокий смуглый красавец, он когда-то казался мне самым лучшим мужчиной на свете, сильным и притягательным. Теперь же был худшим кошмаром, вышедшим из самых страшных снов. Стоило усилий, чтобы не отшатнуться. Он выглядел вполне по-домашнему — брюки, свитер, руки, спрятанные в карманы… но взгляд — дикий и злой — будто врезался в солнечное сплетение и вышел между лопаток. Сердце пропустило удар.
— Хорошо, — прохрипела я.
— Садись, — приказал Курт.
Прижав к себе дочку, я опустилась на стул. Джи постоянно что-то щебетала, спрашивала меня о работе. Я отвечала заранее придуманными фразами, стараясь не смотреть по сторонам. Бабушка хлопотала вокруг, подливала какао, к которому я не обязана была притрагиваться:
— Ты совсем исхудала, Лакиша!
— Работа не дает расслабиться, — не соврала я.
— Тебе надо больше отдыхать!
Курт сидел рядом, вынуждая дрожать и нервничать все больше. До ломоты в суставах хотелось всадить обоим в глотки ножи и выкрасть ребенка…
— Пожалуйста, — выкрикнула на очередной поток приторной заботы, — м-м-можно я подышу с Джи воздухом? Тут… жарко… мне нехорошо…
— Курт, дай жене воды! — встрепенулась женщина, а меня словно ударили под дых.
Я вскинула дочь на руках и направилась из кухни. Кошмар не отставал:
— Лаки, я хочу поговорить, оставь пока Джи с бабушкой, — на мой загнанный взгляд холодно добавил: — Я обещал, плюс час.
Джи не понимала, к счастью, наших «шифров».
— Мама, папа обещал, что ты скоро вернешься домой! — вдруг заявила дочка.
Сердце будто тисками сдавило. Я задохнулась, и Курт, воспользовавшись заминкой, выдернул Джи из моих рук и спустил на землю:
— Беги к бабушке, мы с мамой сейчас вернемся.
Я обхватила себя руками, не в силах оторваться от вида убегавшего по дорожке ребенка в сторону летней кухни. Каждый раз как последний.
— Лакиша, — Курт встал так близко, что я вздрогнула и отшатнулась, но он тут же подхватил под руку и потащил вглубь сада.
У меня сперло дыхание, ноги подкосились, а из горла вырвался сиплый стон.
— Прекрати этот концерт! — зашипел зло Курт. — Только стоит попытаться все исправить, ты закатываешь глаза! Хватит!
Я тяжело сглотнула, зажмурившись. Страх сковал ноги и горячей волной несся к сердцу, которое колотилось, будто в последний раз.
Моих денег, что остались у меня после развода, хватило на адвоката, который дал мне возможность посещать дочь, и искусственную почку. Одну. Курт отбил мне обе.
Курт Харрес — прокуор Западного округа. Последний в династии. У его семьи непробиваемая для судейской системы броня. Мой адвокат сделал практически невозможное, потому что по версии высшего общества, которую всем предоставил Курт, я — наркоманка, и почки мне отказали от передозировки наркотиков. И пусть ни одного доказательства этому не было найдено, весь процесс я провалялась под аппаратом искусственного жизнеобеспечения, не в силах ответить за себя.
Но это было давно. Теперь я могла ответить. И физически — тоже. Только Курт об этом не знал. Он продолжал сжимать мое плечо:
— Лакиша… — выдохнул напряженно. — Я места не нахожу. Ты… так изменилась…
Я пялилась на розовый куст, считая тугие маленькие бутоны… Восемь, девять…
— …Не могу не думать о тебе. — Мужчина с шумом втянул воздух: — Позволь помочь. Положим тебя в лучшую клинику, обследуем, может, еще не поздно восстановить вторую почку.
— Поздно.
Нет, не для почки. Для всего остального.
— Ты не знаешь наверняка, — прорычал мужчина. Умолять его вернуть мне ребенка бесполезно. Курт — редкий образец бездушия и бессердечия. Больной ублюдок. — Вернись. Я все исправлю, — продолжал дышать мне в макушку, неприятно шевеля волосы.
Я молчала. За все время нашей с ним страшной истории я не услышала ни
