Мне было нетрудно. Я, можно сказать, с удовольствием заехал за шапочкой и потом всю дорогу злорадно думал в такт дребезжащему трамваю о том, как осмотрительны становятся взрослые, когда выясняется, что они могут потерять любовь и уважение маленького человека. Шапочку купила и будет сидеть у телефона в ожидании того, как Алла примет подарок через посла.
Но вручить сверток мне не пришлось.
– Никаких подарков! Никаких шапочек, – громко сказала баба Валя.
Алла, увидев меня, обрадовалась, но суровые бабушкины слова помешали ей, как обычно, подбежать и повиснуть на мне. Она издалека поздоровалась со мной и спряталась в своей комнате.
– Что еще стряслось? – скучно поинтересовался я.
– Пусть она тебе сама расскажет, бессовестная. Маму свою обидела так, что та расстроенная на работу пошла.
– Сказала что-нибудь нехорошее?
– Плюнула. Она у нас теперь плюется, как верблюд. Она дождется, что я поднимусь и уеду в Астрахань жить к Иринке и тете Броне.
– Не надо, баба Валя, не сердись. Со всяким может случиться, – начал я ее успокаивать.
– Да? – иронически спросила она. – Ты бы посмотрел, как она вчера с бабой Натой поступила, тогда по-другому заговорил бы. Что-то ей не понравилось, и она заявила бабе Нате: «Уходи!» Та, конечно, обиделась. «Хорошо, я уйду», – и пошла к двери. Тогда эта маленькая тиранка забежала, загородила дорогу и заявляет: «Я говорю, в ту комнату уходи, к куклам».
– Правильно, – обрадовался я. – Она ее не прогоняла, а приглашала играть в другую комнату.
– Да? – опять спросила баба Валя. – Если ты ничего не понимаешь, то я не виновата. Защитник нашелся.
Я смущенно замолчал, заглянул в комнату, где спряталась моя племянница. Глазенки у нее забегали, когда она встретилась с моими глазами, плечи сжались.
– Аллочка, зачем же ты так обижаешь хороших людей?
Я подошел, выпрямил ей плечи и тут увидел на гвозде почти под самым потолком пояс бабы Наты с шестью золочеными дырочками.
– Нашелся? – обрадовался я. – Зачем вы его повесили так высоко?
– Он висит здесь, чтобы она знала, – объяснила баба Валя, входя к нам. – Она вчера довела всех до того, что баба Ната сняла пояс, протянула мне и попросила выпороть твою прекрасную подружку.
– Я его все равно спрячу, – мрачно пообещала девочка – Все уйдут, а я возьму и спрячу.
Пояс был повешен над кроватью Аллы с таким расчетом, чтобы она его видела, а достать не могла.
– Значит, первое, что радует ей глаза, когда она просыпается, это орудие порки? – спросил я.
– Да, – жестко ответила баба Валя. – Пусть помнит. Нас тоже учили ремнем.
Я ушел в плохом настроении. Дома в Березовой роще минут пять я не отвечал на вопросы Ольги и бабы Наты. Я накапливал в себе побольше злости и, когда молчать больше было нельзя, спросил, словно выстрелил из пистолета:
– А что же ты нам не все сказала про свой пояс?
– Как не все? – тихо сказала баба Ната, и половник в ее руке дрогнул.
– А так… Оказывается, твой пояс вовсе не потерялся. Ты сама сняла его… Ты же сама предложила выпороть Аллочку своим ремнем… Что ты так на меня смотришь?
Бабушка смешалась, задвигала взволнованно морщинистыми щеками.
– Кто тебе сказал? Валентина?
– Да. Кто же еще?
– А что же она тебе не сказала, что она попросила его у меня. Она сказала: «А ну-ка, баба Ната, дай твой пояс, сейчас мы выпорем ее».
– И вы, конечно, дали? – сказала осуждающе Ольга и отодвинула от себя тарелку с борщом.
– Дала, – виновато заморгала бабушка.
– Теперь твой пояс висит у них на ковре, как устрашение, – мрачно сообщил я. – Как Дамоклов меч над головой ребенка.
– Она же его спрятала.
– Нашли и повесили.
– Да зачем же они это сделали?
Баба Ната ужасно огорчилась.
– Вот, – сказала Ольга. – После этого она будет вас любить. Ждите.
Мы поели первое, а второго не дождались. Стукнула внезапно дверь в коридоре, Ольга пошла посмотреть, что там такое, и увидела на лестнице удаляющуюся бабушку.
– Наталья Елисеевна, вы куда?
– За поясом.
– Подождите. Узнайте там, отдали ей шапочку с помпонами? И что она сказала.
Баба Ната ничего не ответила и не обернулась. Она очень спешила. А в это время на Никитинской назревало новое событие.
Алла подтащила к своей кровати стул, взгромоздила его прямо на одеяло, подперла с двух сторон подушками и полезла за поясом. Грохот падающего стула и звонок раздались одновременно. Мама Рита побежала открывать дверь, а баба Валя ринулась в спальню. Пронзительный крик и затем плач всколыхнули сонную тишину в квартире. Мама Рита открыла бабушке дверь и тоже кинулась в спальню.
– А мне не больно, не больно, – повторяла девочка, не выпуская пояса бабы Наты из рук.
– Где ушиблась, где? – подхватила ее испуганно с пола мама Рита. Она торопливо ощупывала дочь и старалась заглянуть ей в глаза.
– Уйди, мне не больно, не больно. Уйди, ты мне делаешь больно.
– Здесь больно, да?
– Аллочка, зачем же ты упала? – склонилась баба Ната. – Дай мне мой пояс.
– Не отдам, я его выброшу в окно. Уйдите от меня все, мне не больно, не больно!
Но от каждого прикосновения ласковых маминых рук к локтю и ноге девочка вскрикивала и начинала плакать с новой силой.
Спала она в эту ночь плохо. Под утро, сажая ее на горшок, баба Валя погладила внучку по голове и спросила:
– Что же ты не спишь? Рука болит?
Алла никак не отозвалась на ласку и, посидев на горшке, вдруг печальным взрослым голосом сказала:
– Боже мой, что же мне делать? Куда уехать?
Бабантопула
Баба Ната забрала свой пояс с шестью золочеными дырочками, злополучное падение со стула и с кровати забылось, коленка и локоть зажили. Тетя Леля наконец вручила свой подарок – вязаную шапочку с двумя большими помпонами. Алла ходила в Лелиной шапочке, ела с удовольствием испеченные бабой Натой ватрушки, но все заметили, что к Леле и бабе Нате девочка стала относиться немного иначе, чем раньше. Чужие люди не обратили бы внимания, но мы все сразу почувствовали, что она нарочно глупеет в их присутствии.
– Аллочка, как твои дела в детском садике? – спросила баба Ната.
– Не знаю, – пожала она плечами, – спроси у мамы или у бабы Вали.
– Я у тебя спрашиваю.
– А я не знаю, я ничего не знаю. Я еще маленькая.
И пошла из кухни.
Баба Валя поймала ее за руку и остановила:
– Куда ты идешь? Видишь, с тобой бабушка разговаривает, а ты ей подставляешь спину.
– А если я правда не знаю.
– Что не знаешь?
– Что отвечать, не знаю.
– Аллочка, а почему ты у меня раньше спрашивала, как мое здоровье, а теперь не спрашиваешь? – все
