так же дружелюбно и чуточку заискивающе сказала баба Ната.
– Спроси у нее про здоровье, – шепнула мама Рита дочери.
– А чего? Про чего? Про чего спросить? Я не знаю, – опять пожала плечами девочка.
Это было упрямство дипломатическое, безнаказанное, и нам всем оставалось только вздыхать и ждать, когда Алла снова станет относиться к бабе Нате с детской непосредственностью. Но Леля ждать не хотела.
– Подойди-ка сюда, маленький хитрец-огурец, – сказала она.
– Что такое хитрец? Я не понимаю.
– Все ты понимаешь. Бабушка интересуется новостями. Какие новости у вас в детском саду?
– Никаких.
– Целую неделю не была и – никаких.
– Да… Только в другом ящике раздеваюсь.
– А говоришь, нет новостей.
– Разве это новость? Для кого новость, а для кого – нет.
– Для кого же новость? – с легкой иронией спросила Леля.
– Для тебя новость, а для меня – нет, – ответила Алла.
– Вот ты как со мной разговариваешь, – огорчилась моя жена. – Я к тебе всей душой, а ты за каждым словом пожимаешь плечами.
– Они сами пожимаются. Я виновата, что ли?
– Ну, ладно, я не обижаюсь. Я умею не обижаться. Давай с завтрашнего дня начнем жить по-другому. Я возьму билеты в ТЮЗ, пойдем смотреть «Конька-горбунка». Пойдем?
– Я не понимаю, – сказала девочка и с подчеркнутой наивностью посмотрела в глаза Леле.
– Чего ты не понимаешь? – рассердилась баба Валя. – Тебе задают прямой вопрос, вот и отвечай на него.
– Я не понимаю, что такое ТЮЗ, – пожала девочка плечами.
– Вот как, не понимаешь? Дурочку ты строишь. Раньше понимала, а теперь разучилась. Иди в соседнюю комнату, постой там часок, подумай, может, вспомнишь, что такое ТЮЗ.
– Ладно, – сказала Аллочка. – Я пошла.
На пороге комнаты она остановилась и сказала, обращаясь к маме Рите:
– Там темно, зажги свет.
Мама Рита зажгла, и девочка скрылась за дверью с упрямо поднятой головой и, как мне показалось, даже с радостью, что избавилась от вопросов бабы Наты и тети Лели.
Эта упрямо поднятая голова рассердила бабу Валю.
– Так и знай, – крикнула она, – если ты будешь так себя вести, я встану ночью и уйду, куда глаза глядят. Надоели мне твои выходки. От горшка два вершка, а не подъедешь на козе. Так и знай: встану ночью и уйду.
Без девочки в комнате стало скучно. Настроение у всех испортилось. Тетя Леля вызвала по телефону такси, и мы вскоре уехали.
Прошло несколько дней, забылось и это происшествие, затянулось корочкой времени, как ссадина на коленке. У каждого из нас были дела поважнее. У меня новая книга, для которой я никак не мог придумать названия. У тети Лели – новое платье. Портниха сделала что-то не так, и дома у нас только о платье и говорили. Баба Ната потеряла пенсионную книжку и с утра до вечера шарила палкой под диваном и шкафами. У мамы Риты побаливал бок. Она никому о своей болезни не говорила, но все время об этом думала. Баба Валя выращивала помидорную рассаду и ничего не замечала, кроме своих ящиков и плошек. Она так о них беспокоилась, что даже ночью просыпалась, чтобы посмотреть на градусник.
В эту ночь баба Валя в четвертом часу утра решила внести ящики с балкона в комнату, чтобы рассаду, не дай бог, не прихватило морозцем. Она накинула пальто на плечи и осторожно, чтобы не скрипели половицы, двинулась к балконной двери. Но не успела сделать и двух шагов, как из комнаты Аллы раздался ясный, словно она и не ложилась спать, голос девочки:
– Баба Валя! Баба Валя!
Алла сидела на кровати, опершись обеими руками на подушку и тревожно вглядываясь в темноту.
– Ты чего не спишь? – шепотом спросила баба Валя. – Ложись сейчас же. Спи!
– А ты куда идешь?
– На балкон за рассадой. Спи!
– Я не хочу, я с тобой.
– Спи, глупая, куда ты со мной пойдешь? Дети должны по ночам спать. Я внесу рассаду и тоже буду спать.
– Знаешь, – сказала девочка, поймав ее за руку, – я завтра встану и буду хорошей. Надоело мне быть плохой.
– Спи, – еще раз сказала баба Валя, погладила внучку по голове и на цыпочках вышла из комнаты.
На другую ночь все повторилось. Мама Рита поднялась, чтобы выпить таблетку анальгина, и девочка тотчас же вскинулась.
– Баба Валя! – позвала она.
– Это я, зайчик, что ты хочешь? Пить? На горшок?
– Ничего, – ответила девочка и уронила голову на подушку.
Утром во время завтрака мама Рита и баба Валя разглядывали Аллу с сочувственным вниманием, как разглядывают больного человека.
– У тебя головка не болит? – спросила баба Валя.
– Нет.
– Может быть, в боку колет или где-нибудь еще? – заглянула в глаза дочери мама Рита.
– Нет, нигде не колет.
– А почему же ты, зайчик, так часто просыпаешься и спишь неспокойно?
– Я по ногам просыпаюсь.
– По чему? – изумилась баба Валя.
– По твоим ногам. Ты же сказала, что уйдешь от меня ночью, если я буду плохо себя вести. Вот я и просыпаюсь.
– А ты веди себя хорошо и спи спокойно, – предложила баба Валя. – Мне тогда никуда не нужно будет уходить.
Аллочка с минуту оценивала ее слова и свой характер и, видимо, придя к выводу, что не сумеет вести себя всегда хорошо, сказала со вздохом:
– Нет, лучше я буду просыпаться.
И только тут обе женщины, бабушка и мама, поняли, какие они слепые и забывчивые. Их девочка не была больна, она каждое утро вставала с постели невыспавшейся. Она бодрствовала по ночам, вскидывалась на каждый шорох, боясь, что ее любимая Бабантопула выполнит угрозу и уйдет куда глаза глядят. Она каждый раз вскидывалась, чтобы задержать ее, не пустить.
– Ты не хочешь, чтобы я ночью ушла, пока ты спишь? – восхитилась баба Валя. – Ты меня так любишь, моя маленькая?
– Нет, уже не так, – вдруг ответила девочка и отстранилась.
– Почему не так?
– Потому что ты злая.
Это было произнесено с такой уверенностью, что обе женщины опешили и некоторое время разглядывали девочку с новым выражением в глазах.
– Если ты будешь так говорить, то баба Валя и в самом деле уйдет от нас, – сказала мама Рита.
– А я не пущу. Я проснусь и не пущу.
Но в этих ее словах не было страсти и непреклонной воли, и прозвучали они как-то безлико, почти равнодушно, словно Алла произнесла заученную фразу. Она и сама удивилась своему равнодушию и поэтому повторила, стараясь убедить себя в том, что она этого хочет:
– Нет, правда, я обязательно проснусь и не пущу. Я умею просыпаться сколько угодно. Я всегда проснусь.
