– Наш новый сосед. В первый класс ходит. Родители очень симпатичные люди. Он – врач, она – учительница. Стародубцевы с четвертого этажа поменяли квартиру, и они въехали на их жилплощадь. Мальчик, по-моему, очень хороший. Он ходит к нашей барышне, кораблики из бумаги ей делает, куколок рисует.
Новый сосед мне тоже понравился. Взгляд у него был спокойный, глубокий, чубчик-хохолок светлый и мягкий. Он его по-взрослому приглаживал назад и поглядывал с добрым снисхождением на Аллу, заваливающую его в кресле все новыми и новыми игрушками.
– Не надо, хватит, пожалуйста.
– Что ты! У меня еще есть. Сейчас еще Кнопку принесу. Дядя Эй, ты не уходи, сейчас в кукольное представление будем играть. Кнопка будет сыщиком, а заяц и Катя будут за Кнопкой бегать и кричать: «Ищи! Ищи!»
Она пересказывала мне на бегу сюжет представления, которое мы несколько дней назад разыгрывали у нас в Березовой роще. Сегодня у меня не было настроения участвовать в кукольном спектакле.
– Я пойду, Аллочка. Вы уж как-нибудь сами с Андрюшей. Андрюша пусть зайца водит, а ты Кнопку.
– Нет, что ты! Я же не умею гавкать, как ты.
– Помнится, ты говорила прошлый раз, что лучше всех гавкает Леля.
– Но Лели же нет.
Польщенный высокой оценкой, данной моему лаю, я согласился принять участие в представлении. Я только немного смущался Андрюши. Когда я слишком увлекался и начинал гавкать лучше Лели и лучше Квадрата, мальчик испуганно и, как мне казалось, чуточку осуждающе поглядывал на меня. Наверное, он был слишком взрослым для настоящей детской игры. Но я не мог этого сказать Аллочке, я видел, что Андрюша ей очень нравится.
Спустилась с четвертого этажа мама Андрюши и позвала его обедать. Я тоже стал прощаться.
– Дядя Эй, а ты что-то забыл, – сказала мне Алла.
– Перчатки? – полез я в карманы шубы.
– Нет, ты забыл меня посадить на прощание на сервант.
– Давай посажу, – двинулся я к ней.
– Не надо, – смущенно отступила в глубь комнаты шутница. – Бабушка меня не снимет. Завтра придешь, тогда еще посадишь.
– Выдумали какую игру, – пробурчала баба Валя, закуривая свою неизменную папиросу. – Я вам и завтра, и послезавтра, и всегда запрещаю подходить к серванту.
– А мы тебе запрещаем курить, баба Валя, вот, – наклонила голову внучка и выразительно подыграла глазами.
– Ага! – поддержал я Аллочку. – Бросай курить. Не порть свое здоровье.
– А, ну вас.
Она смущенно отмахнулась и спряталась на кухне в клубах папиросного дыма. Она никому не хотела признаваться, но ей было приятно, когда внучка, заботясь о ее здоровье, прятала бабушкины папиросы или говорила вот так проникновенно, что запрещает ей курить. Вся ее суровость не могла помочь в такие минуты, и на глаза навертывались слезы, которые она и прятала в клубах папиросного дыма на кухне. Аллочка об этом не догадывалась, а то бы она гораздо чаще высказывала свою заботу о большом взрослом человеке, загрубевшем снаружи, но с очень нежным сердцем в груди.
Андрюша ушел, я ушел, и остались бабушка и внучка вдвоем. Одна принялась собирать игрушки, другая, стараясь снова напустить на себя суровость, сказала:
– Черт возьми, я опять забыла передать Лелину сетку. Мы с тобой у них перетаскали все сетки. Им не с чем теперь ходить на базар.
– Черт что? – спросила Алла. – Что это такое?
– Человек с рожками и хвостом. Придуманный человек, которого на самом деле нет.
– Как баба Яга?
– Да.
– А черт какой-нибудь родственник бабе Яге или нет? Они муж и жена?
– Это уж точно, – согласилась баба Валя. – Из них вышла бы хорошая парочка. Муж и жена – одна сатана. Это прямо про них сказано.
Аллочка внимательно выслушала бабу Валю, потом прижалась к ней и сказала, глядя снизу вверх:
– Баба Валя, ты такая же, как баба Яга. Только хорошая.
Ну как тут было не закурить после столь неожиданного комплимента, сказанного задушевным, признательным голосом.
Высказав мимоходом свою любовь бабушке, Алла вернулась к проблеме мужа и жены, к проблеме отношений между двумя людьми. Ведь у нее тоже был небольшой опыт. Еще вчера она ела с Дениской сырую лапшу, а сегодня так интересно было играть с Андрюшей. Он умеет рисовать замечательных куколок, и лучше его никто не умеет делать кораблики из бумаги.
– Баба Валя, а дядя Эй и тетя Леля какая парочка?
– Хорошая парочка. А вернее, они никакая не парочка, а просто муж и жена.
– А почему они муж и жена?
– Потому что жить друг без друга не могут.
Алла задумалась, очевидно спрашивая мысленно себя, без кого она жить не может – без Дениски или без Андрюши. Однозначного ответа у нее не получалось, и она, вздохнув, спросила:
– А дядя Эй меня больше любит, чем жену свою Лелю?
– Откуда ты взяла?
– Он ее никогда на сервант не сажает, а меня сажает.
Об этом разговоре нам стало известно на следующий день, когда мы зашли, чтобы забрать с собой Аллочку на лыжную прогулку. Обычно мы катались в Березовой роще, но сегодня отправлялись совсем в другую сторону. Леле хотелось посмотреть, занесло наш дачный домик около Шиловского леса снегом или нет. И еще она хотела рассыпать в домике мяту от мышей.
– Ура! – закричала девочка и помчалась в свою комнату надевать теплые колготки. Тут баба Валя и поведала нам вполголоса о вчерашней беседе с внучкой.
– Ах, так! – шутливо обиделась Леля.
– Нет, не так, – сказал я.
И она опомниться не успела, как я ее. подхватил на руки и понес к серванту.
– Отпусти сейчас же, – крикнула мне жена. – Надорвешься. Что ты делаешь? Ты же надорвешься. Тебе нельзя поднимать такие тяжести.
Краем глаза я успел увидеть, как Аллочка выскочила из двери комнаты и, прыгая в одной штанине, восторженно наблюдала за моими действиями. Леля была очень тяжелой. Я ее поднимал, как тяжелоатлеты поднимают штангу – сначала на грудь, потом рывком посадил ее на одно плечо и уже оттуда сдвинул на сервант. В последний момент ей показалось, что она падает у меня с плеча, и Леля совсем по-девчоночьи взвизгнула. Сервант под моей женой зашатался, и раздался такой посудный звон, что баба Валя прибежала и инстинктивно ухватилась за угол, пытаясь предотвратить катастрофу. Но ничего страшного не произошло. Фигурку балерины я успел поймать, а кофейные чашки и бокалы даже не сдвинулись с места.
– Сумасшедший, сними меня отсюда, – смешно растопырив руки, попросила жена. Она боялась пошевелиться на шатком троне.
– Леля, сиди, не бойся, – крикнула Аллочка, счастливо сверкая глазами. – Я там двадцать пять раз сидела.
Эта цифра не означала у нее точное количество. Аллочка ее употребляла вместо слова «много».
– Сними меня сейчас же отсюда, – сердито потребовала Леля, но глаза выдавали радость. Она была очень довольна, что я посадил ее на сервант и тем самым доказал, что люблю ее так же сильно, как свою племянницу. Мы с Аллочкой откровенно любовались счастливой тетей Лелей. На ней был вязаный берет табачного цвета, лихо заломленный на одно ухо, свитер в красную, синюю и белую полоску и табачного цвета брюки. И от лыжных ботинок так приятно пахло сырой кожей и ваксой.
– Ну, кто-нибудь меня снимет отсюда, наконец, – сказала она, беспомощно протягивая руки вперед.
– Леля, я сейчас принесу табуретку, – ринулась Аллочка на кухню, путаясь в свободно болтающейся
