штанине, которую она поддерживала обеими руками.
– Я сниму, сниму, – сказал я.
– Минуточку, минуточку, подождите, – подняла вверх руку баба Валя.
Она подошла к серванту, отодвинула под ботинками Лели стекло и один за другим вынула все бокалы, чашки и фарфоровые статуэтки. Она оставила в серванте только тарелки.
– Теперь можете снимать свою тетю Лелю.
Она делала вид, что очень сердится. Но мы все видели, что бабушке наша игра нравится. Ей тоже было приятно посмотреть на счастливую тетю Лелю. Аллочка была права. Если один человек любит другого, он должен обязательно его хоть изредка сажать на сервант.
Мои решительные действия, видимо, снова вернули девочку к размышлениям об отношениях между двумя людьми. Скользя на коротеньких лыжах рядом с Лелей, она после долгого молчания вдруг спросила:
– Леля, скажи, дядя Эй тебя нашел или ты его нашла?
– Да как тебе сказать… Оба нашли. Ты вот подрастешь, и тебя кто-нибудь найдет. Или ты кого-нибудь найдешь.
– Я знаю, кого найду, – последовал уверенный ответ.
– Кого же?
– Андрюшу.
– Это новый мальчик, который к вам недавно переехал жить?
– Не к нам, а на четвертый этаж. У нас же и так тесно. Ты, что ли, забыла, как споткнулась о санки в коридоре?
– Ну, да, – согласилась Леля, – я понимаю. А чем же он хорош, этот мальчик?
– Да всем.
– Но все-таки, что тебе в нем нравится?
– Он умеет делать из бумаги кораблики.
Леля спрашивала серьезно, и Аллочка ей очень серьезно отвечала. Она сделала свой выбор и могла его обосновать.
– А как же Дениска? Ведь он умеет строить такие потрясающие рожи.
– Дениска тоже хороший, – вздохнула девочка. – Только бабушка ему надевает чулки на боты, и он ходит босиком по улице, и все смеются. Вид у него в чулках какой-то коротенький. Мне это не нравится. – Она еще раз вздохнула и повторила: – Дениска тоже хороший.
– Но Андрей тебе больше нравится?
– Да.
– А почему? Ты мне можешь объяснить подробно, почему?
– Да потому, что мы в одном доме живем.
Вдали показался наш дачный домик, засыпанный по самые окна снегом. На рябинах у ворот сохранилось несколько гроздей с ягодами, и синицы их весело трепали. А сзади, когда мы оборачивались, видели далеко на шоссе поблескивающую на солнце голубую «Волгу». Шофер такси ждал, когда мы посмотрим домик, разбросаем мяту и вернемся назад.
Голубой бант
Давно известно, что сапожник и в свободное от работы время говорит о сапогах, шофер – об автомобилях, стекольщик – о стеклах и алмазах. А я решил в свободное от работы время взять у своей племянницы интервью. Приступая к делу, я был подчеркнуто официален и вежлив, словно разговаривал с каким-нибудь премьер-министром или королевой Англии. Я сказал:
– Уважаемая Алла Владиславовна, не дадите ли вы мне интервью?
– Что это такое – интервью?
– Я тебе задам ряд вопросов, а ты мне на них ответишь. Хорошо?
– Да.
– Кем вы хотите, многоуважаемая Алла Владиславовна, стать, когда вырастете? Не хотите ли вы стать, например, врачом? •
– А вы не хотите? – подстраиваясь под мой тон, спросила она и добавила: – Я хочу быть сутулой, как ты. А ты каким? Ты каким хочешь быть? Прямым или сутулым?
Дениска умел строить рожи, и с ним было удивительно вкусно есть сырую лапшу. Андрей умел делать кораблики из бумаги. А я, выходит, был прекрасно сутулым, настолько прекрасным, что моя племянница решила мне подражать в этом. Теперь я понял наконец, что во мне нашла Леля.
Интервью не состоялось, но зато Аллочка открыла мне глаза на меня самого. Наша дружба с ней, несмотря на соперников Дениску и Андрюшу, становилась все крепче. Мы нравились друг другу и по воскресеньям просто не могли не встречаться. Если я не приезжал на Никитинскую, то девочка стремилась во что бы то ни стало побывать у нас в Березовой роще. Она капризничала, хныкала, но добивалась своего.
– Аллочка, – сказала однажды баба Валя. – Ну, чего мы к ним поедем? У них денег нет. У них нечего есть.
Но угроза голода ее не испугала.
– И не надо. Мы посидим просто так, чайку попьем, поговорим, а там, что дадут на тарелочке, то и съедим.
– Да на тарелочке же ничего нет, – засмеялась баба Валя. – Ну, что с тобой делать, собирайся, если ты не можешь жить без своей тети Лели и без своего дяди.
– Ура! Мама, мы уезжаем. Баба Валя, бант возьми. Меня дядя Эй любит, когда я с бантом.
– Какой сегодня возьмем?
– Голубой, только голубой.
Наивное желание нравиться распирало девочку. Едва открыв дверь в прихожую, она крикнула мне и Леле:
– Мы бантик взяли.
– Зачем же вы его взяли
– Для вас.
Баба Валя в прихожей перед зеркалом завязала бант на макушке у внучки и, расправив сдвоенные голубые крылышки ленты, сказала.
– Катись.
Но Аллочка не покатилась, а полетела, растопырив руки.
– Мы – бабочка, – сказала она.
Так было в прошлое воскресенье и в позапрошлое… Ждали мы бабочку и в этот солнечный апрельский день. Леля приготовила луковый суп по-французски, баба Ната напекла ватрушек с изюмом. Я причесал Квадрата. Мы ждали, как всегда, нашу маленькую гостью и не знали, что в это время на Никитинской мама Рита вдруг сказала:
– Нет, возьмите другой бант. Этот всем надоел. Вот розовый. Он красивее.
– Что ты – крикнула девочка. – Дядя Эй любит голубой.
– Голубую ленту стирать надо. Она грязная.
– Чистая, чистая. Ты забыла разве: дядя Эй любит меня в голубом банте. Дай сюда.
– Это что еще за прыжки?
– Бабуля Валя, скажи ей.
– Не бабуля Валя, а слушай, что тебе говорит мама. Розовый бант красивее.
Она подняла голубой бант, чтобы Алла не дотянулась, и положила на сервант.
– Все равно возьму, все равно достану.
Девочка поволокла к серванту стул. Тогда, чтобы прекратить разговоры на эту тему, мама Рита прошла в ванную комнату и опустила ленту в таз с водой, где лежало намоченное для стирки белье.
– Что ты наделала? – ужаснулась Алла и, опустившись на пол в дверях ванной комнаты, заревела.
– Прекрати сейчас же реветь. Я сказала, розовый бант красивее, значит, должна верить. А если не прекратишь реветь, никуда не пойдешь. Имей это в виду.
– Я все равно пойду, – крикнула ей дочь, размазывая по щекам горькие слезы. – Я в форточку, как
