шарик, вылечу и улечу в Березовую рощу. И никогда, никогда не прилечу обратно.
– Вот спасибо, – ровным голосом поблагодарила мама Рита, – твоя мама бедная о тебе заботится, а ты собираешься ее покинуть
– Ты не бедная, ты – вредная.
– Ах, так! Раздевайся, никуда не пойдешь.
Алла поняла, что мама и правда ее теперь не пустит в Березовую рощу, и заревела во весь голос.
– Вредная, вредная!
Мама Рита подняла ее с кафельного пола за руку и, шлепнув два раза, приказала:
– Прекрати!
– А мне не больно, не больно. Вредная, вредная!
Но ей было очень больно, оттого что любимый бант лежал в тазу с водой, оттого что сорвалась поездка в Березовую рощу, и слезы лились из глаз ручьями.
– Будешь стоять в углу, пока не попросишь прощения.
– Не попрошу, не попрошу, не надейся. Никогда не попрошу.
– Значит, никогда больше не поедешь в Березовую рощу.
Баба Валя не хотела вмешиваться. Она курила, давилась дымом, сердито кашляла, но в конце концов не выдержала:
– Нет, я лучше пойду смотреть телевизор к соседям. – И так хлопнула дверью, что мама Рита вздрогнула. Но Алла не услышала стука двери. Ее отчаяние было очень велико. Взрослые часто ошибаются, думая, что у маленьких детей и горести маленькие. Они никак не хотят понять, что человек всегда человек – и в пять лет и в семьдесят и что отчаяние никогда не бывает маленьким. По телевидению показывали веселые мультфильмы, но баба Валя не могла смеяться. Она попросила разрешения позвонить по телефону и рассказала нам с Лелей, что происходит на Никитинской. Жить сразу стало неинтересно. Баба Ната сказала:
– Зря я пекла ватрушки.
Тетя Леля сказала:
– Зря я варила луковый суп по-французски. И зря натерла столько сыру для гренков.
Я ничего не сказал, я решил действовать. Мне удалось около дома поймать такси, и я попросил шофера:
– Пожалуйста, поскорее, как на пожар. Никитинская, двадцать один.
Баба Валя все еще была у соседей. Рита молча открыла мне дверь и скрылась в ванной комнате. Она меняла воду для цветов.
Я поднимался по лестнице бегом и никак не мог отдышаться.
– Чего ты стоишь? – спросила Рита, возвращаясь и ставя вазу с цветами на стол. – Садись.
– А где Алка?
– Стоит в своей комнате в углу.
Дверь в комнату была плотно притворена. Рита проследила за моим взглядом и усмехнулась. Она понимала, зачем я приехал, но продолжала делать вид, что не понимает. Потрогала цветы в вазе, заметила:
– Представляешь, такой букет, столько цветов, и всего за рубль.
– У тебя есть один самый прекрасный цветок на свете, но ты его опять зачем-то поставила в угол.
– Этот цветок с шипами.
– А ты что хотела? Чтобы он был без шипов? Роза – самый красивый цветок на свете, и именно поэтому она с шипами, с колючками. Это пора знать.
– Ты чего прибежал? Отдышаться никак не можешь, – рассердилась мама Рита. – Я воспитываю свою дочь и прошу мне не мешать. А с сердобольной бабой Валей я еще поговорю, чтобы она не вызывала «скорую помощь» по телефону.
– Я не «скорая помощь», я писатель, сочиняющий детские книжки, и как человек, имеющий некоторое отношение к эстетике, хочу тебе объяснить, что нельзя приказать розовому банту быть красивее голубого. Надо убедить человека, доказать ему эстетический идеал, а если не сумела, то пусть будет тот бант, какой она хочет. Я предлагаю урегулировать конфликт мирным путем и поехать к нам есть луковый суп.
– Вот что… Я давно собираюсь сказать вам с Лелей. Алка вам не игрушка. Вы поигрались с ней в воскресенье – и до свидания. А мне с нею жить всю неделю, всю жизнь. Мне человека из нее делать.
– Я не играюсь с Алкой, я дружу.
– Ты дружишь, ты – хороший, а маму она называет вредной. И не хочет извиниться.
– А ты и есть вредная.
– Прекрасно. Дядя докатился до уморазумения маленькой девочки. Так знайте, дорогие мои. И она пусть знает и ты знай, что я запрещаю вам встречаться до тех пор, пока она не извинится. До тех пор ни в какую Березовую рощу она не поедет.
– Ну и глупо, глупо! – разозлился я.
– Я сказала – так и будет.
– Ну, хорошо, извини меня. И за нее я тоже могу извиниться. Это я виноват в том, что мне нравится голубой бант. А она всего лишь хотела сделать мне приятное.
– Знаешь что, дорогой братец? Вот твой берет, плащ. Я сказала – так и будет.
Я посмотрел на плотно прикрытую дверь, за которой, как в камере-одиночке, томилась наказанная мамой девочка, и резко поднялся. Я не знал, слышала ли она наш разговор. Я бы хотел, чтобы слышала. Ничего не сказав больше Рите, я взял плащ и берет и, не одеваясь, вышел на лестничную клетку, удрученно сутулый.
Прямая и обратная связь
Мама Рита выполнила свою угрозу. Она устроила нам обещанную разлуку. Я загрустил и даже стал сочинять грустные стихи про Аллочку и про себя.
Я никогда не думал, что буду так скучать. Мне было очень грустно еще и потому, что я сам решил больше не появляться на Никитинской. Сестра всунула мне в руки берет и выставила за дверь. И я после этого пойду?
– Ни за что.
– И не ходи, – сказала Леля.
И она тоже перестала бывать на Никитинской. Раза два к нам в Березовую рощу приезжала баба Валя, курила, качала головой и тяжело вздыхала.
И вдруг открылась дверь, и появилась Аллочка с голубым бантом на макушке. А следом за ней баба Валя и мама Рита. Моя сестра шла последней. Она была немножко смущена.
– Принимайте гостей. Мы приехали, потому что очень по вас соскучились, – сказала мама Рита.
Я никак не ожидал такого сюрприза. Но в следующую минуту мне уже казалось, что я всегда знал, что у меня хорошая сестра, только тугодумка. Если Леле, чтобы исправить свою ошибку, надо всего пять минут, то ей потребовался целый месяц.
Девочка с голубым бантом на макушке выбежала на середину комнаты и радостно крикнула:
– Леля! Дядя Эй, я пришла!
Квадрат подскочил к Аллочке первый. Он запрыгал вокруг нее, повизгивая
– Здравствуйте, хорошие люди! – протянул я обе руки навстречу гостье.
Не прошло и двух секунд, как она оказалась у меня на плечах, и мы образовали двухэтажного человека. Баба Ната выбежала из кухни, заволновалась:
– Ох, ох! – сказала она. – У меня сегодня обед обыкновенный. Борщ и голубцы. Аллочка, хочешь пирожок с рисом?
– Хотим, – крикнула Аллочка, – только мы – двухэтажный человек. У нас две головы, и нам нужно два
