Вот наконец-то, вот то, что беспокоило его, то, что не отпускало его последние дни! Как же он был глуп, как же не мог понять, насколько в действительности рад своему назначению – он станет покорителем пустыни, королём использованных земель! Он изучит каждый бархан, каждую скалу, каждый кратер. Он занесёт всё это на карту. Он исследует все пески. Его виман пролетит от городских стен до самого горизонта, пока не закончится весь запас свободного пространства, пока всё не будет изучено и расчислено, пока…
Виман летел над пустыней. Навстречу тёплому порывистому ветру, который обдавал его горячим песком – как пенными брызгами во время прибоя. Песок барабанил по обшивке.
Через несколько лет, когда вклад Нива в покорение спящих земель отметят на торжественном заседании в главной управе, когда за выслугу лет ему дадут лишний выходной, когда Ана…
Он снова безуспешно попытался подняться.
…когда Ана сможет наконец дышать без своей уродливой маски, когда море песка выйдет из берегов, когда весь город превратится в пустыню…
Где-то совсем близко – так, что задрожали нависающие над Нивом стены – прокатился громовой раскат. Нив вздрогнул.
В проулке запахло едким дымом.
Он с трудом распрямился. Голова у него болела, во рту скопилась отвратительная горечь, хотелось пить. Гром ударил вновь. Казалось, что-то взорвалось на главной улице, совсем рядом – там, где недавно ходили люди и пролетали поезда.
Нив выбрался из проулка.
Широкая мостовая. Закрытый бадван. Газовая вывеска над опустевшим самадом. Свет фонарей, который спорил с ночной темнотой и неумолимо ей уступал.
Надо возвращаться.
Теперь громовые раскаты били откуда-то сверху, обрушивались с неба на ночной город.
Нив поднял голову.
Закат смыл с неба все краски, и над городом разверзлась незыблемая чёрная пустота. Как поверхность воды, не тронутая ветром. Ещё одна взрывная волна с грохотом разбилась о стены, у Нива закружилась голова, он покачнулся, и вся улица зашаталась ему в такт.
Нива стошнило.
Живот сводило от рвотных спазмов. Он прислонился плечом к холодному столбу, чтобы не упасть. На глазах выступили слёзы.
Нив несколько раз глубоко и судорожно вздохнул. По щекам стекали слёзы. Он опять посмотрел на небо – чёрное и пустое. И тут понял, что плачет вовсе не потому, что его тошнит.
Вся улица содрогалась от пальбы.
Через несколько лет эти улицы занесёт песком. Через несколько лет Ана…
Нив упал на колени и заплакал.
Усилился ветер. Нив поднялся. Страшное эхо праздничного салюта подгоняло его. Он быстро, насколько мог, зашагал по улице. Он уже не чувствовал себя пьяным.
Ану разбудил этот оглушительный салют. Она волнуется, не понимая, куда он мог уйти. Она ждёт его, сидя у окна. По радио тем временем передают отголоски бессвязных дневных новостей.
И завывание пустынного ветра.
Нив шёл, ссутулившись, не глядя вверх. Темнота над домами давила на него.
Через несколько лет… Это ещё так далеко. Это в другой жизни. В другом месте. Не здесь. Это так же далеко, как и…
Уже миновав Нивартан – пугающее эхо праздничного салюта затихало, тишина нагоняла его, – Нив не удержался и вновь посмотрел на небо.
Где-то в вышине заблестела звезда.
Пояс ветров
Каждый год пустыня наступала на город – не помогали даже ба́дхи, высокие металлические стены, которые медленно разрушались под упорным натиском песков. Стены часто перестраивали, укрепляли грунт, взрывали дюны, заполняя кратеры цементом, загоняли глубоко под землю тяжёлые металлические стержни и вливали в вырытые скважины строительную известь. Там же, где песок был совсем мелким, как пыль, целые равнины заливали жидким стеклом.
Но ничего не помогало.
Нив раньше и не подозревал, что существует такое множество способов бороться с наступлением пустыни, но Кханд, его новый напарник, знал об укреплении песков почти всё. Кханд говорил, что когда-то пытались даже высаживать особые цветы, чтобы те оплели цепкими, как проволока, корнями иссушенную землю, однако цветы эти погибли после первого же мизрака-ваари.
Кханд странно восхищался тем, что в пустыне всё обречено на смерть. Он говорил, что люди научились очищать воздух, строить огромные корабли, которые поднимаются в самую тёмную часть неба, однако до сих пор не могут понять пустыню.
В городе испокон веков изучали движение песков, менявшееся с каждым годом в зависимости от направления ветра, однако, если пустыня вблизи стен ещё хорошо поддавалась исследованию с помощью радиовышек, то потом сигнал неумолимо слабел, и разобрать что-либо уже не представлялось возможным. Едва работала связь, компасы путали направления света, ломались часы. А ещё дальше простиралась великая нируттара, зона молчания, где сходили с ума все приборы, а корабли теряли управление и падали в пески.
Для составления карт пустыни использовали особое, как короткая молитва перед сном, устройство – ги́ру. Гира отслеживала колебания звуковых волн и записывала их продольными дорожками на плоские чёрные диски. В вимане, над землёй, гира не работала. К тому же её сигнала хватало лишь на десяток миль, поэтому инженерам, которые занимались изучением ландшафта мёртвой земли, приходилось по многу раз высаживаться в поясе ветров – в красные пески, где никогда не шёл дождь, а из-за раскалённого, обжигающего лёгкие воздуха приходилось носить маску.
Кханд говорил, что эти попытки записать изменение облика пустыни так же бессмысленны, как и борьба с песком, но почему-то старательно вёл счёт своим полётам и в день знакомства объявил Ниву, что отправляется в мекхала-агкати в трехтысячный раз.
Познакомились они во время первого назначения Нива в пески.
Нив не успел толком распаковать вещи, когда Кханд обрадовал его, что через пару часов дежурный виман отвезёт их в пояс ветров. Кханда назначили ответственным за полёт, и он поначалу старательно изображал из себя придирчивого наставника, долго и надоедливо разъяснял, как следует вести себя в пустыне, повторяя правила безопасности, которые Нив и так знал наизусть.
Не смотреть на солнце. Не дышать без маски. Не отходить далеко от корабля. Не кричать.
– Почему? – спросил Нив.
– Ахи его знает! – рассмеялся Кханд. – Может, потому что ты, – он приоткрыл беззубый рот и показал скрюченным пальцем на обмётанный язык, – теряешь влагу. Или пустыня просто не любит крикунов.
– Не любит крикунов?
– Думаешь, я шучу? В нируттаре вообще нельзя говорить. Оттого она и зона молчания. Там надо соблюдать калавиат – закон тишины!
– Калавиат? – нахмурился Нив. – Что ещё за калавиат? Мне казалось, в нируттаре даже в маске и пары минут не протянуть. И неважно, молчишь ты там или нет.
Вскоре Кханду самому надоело учительствовать, и они разговорились о закреплении песков и о том, что пустыня с каждым годом наступает на город.
– Вообще я всегда думал, что как раз город постоянно растёт, – сказал Нив. – Строят новые здания на севере. Хотя…
– Новые здания? На севере? – усмехнулся Кханд. – Да кому ты веришь, маава́н!
Он тогда вытащил Нива из ламбды задолго до прибытия
