Гость засмеялся. Хлопнул Юру по плечу.
– Веди меня к своим старшим, средним, не знаю, кто здесь главный. Хотя подожди. – Он посмотрел на Юру внимательно. – Тебя как зовут, парень?
Юра открыл рот, закрыл. Как большая рыба.
– Юра, – сказал он. – Юра Лейкин.
– Дуралейкин? – переспросил гость, тут же спохватился: – Извини, брат. Извини.
Юра моргнул. От незаслуженной обиды горело в груди. Гость помедлил.
– Меня Убер, – сказал он.
Юра моргнул.
– Как?
– Уберфюрер.
Для Юры это звучало как «ключ разводной на двенадцать». Юра, подумав еще, серьезно спросил:
– Это должно что-то означать?
Человек, назвавшийся «Убером», махнул рукой:
– Ни черта это не значит. Слушай, брат Юра, а что тут…
Его прервал долгий чудовищный крик. Гость вздрогнул от неожиданности и замолчал. Юра поежился. Насколько он привычный, а все равно каждый раз мороз по коже. Бррр. И ведь все душу вынет, сволочь.
Гость насторожился, огляделся, прислушиваясь. Лицо внимательное, черты лица заострились.
Чудовищный крик то затихал, то становился громче – но все длился и длился. Это было похоже одновременно на плач ребенка и вопль боли тысячи людей. И победный крик обезумевшего от крови птеродонта.
Гость покрутил головой. Глаза холодные, прищуренные.
«Глаза убийцы», – подумал Юра. По спине пополз холодок. Но в следующее мгновение он отогнал эту мысль.
2. Крик чудовищаКрик оборвался. Но еще несколько секунд казалось, что он продолжает звучать – колеблется чем-то вроде эха в натянутых, как струна, нервных волокнах.
«Что, черт побери, это было?» – подумал Убер.
Он выпрямился, посмотрел на Юру. Парень заметно занервничал, отводил глаза. Убер оглядел его с интересом. Русский или белорус, может быть. Лет шестнадцать, возможно, чуть больше. Шатен, сложение довольно хлипкое, но это может пройти с возрастом. Вдруг он вообще квадратом будет. Взгляд слегка близорукий. А вот это в условиях метро редко проходит. Вид у парня недовольный. Тонкие черты лица. Несколько прыщей украшают высокий лоб. «Как тебя там? Юра, кажется? – подумал Убер. – Дуралейкин… Черт, вот же сочетание имени-фамилии. Не хочешь, а оговоришься».
Юра наконец грубо сказал:
– Чего?!
Убер почесал затылок, затем лоб. Затем опять затылок. Легкий массаж затылочной области всегда помогал ему соображать.
– Что это было? – спросил он наконец.
– Не знаю, – сказал Юра.
Убер усмехнулся. Ну, конечно, конечно…
– Серьезно?
– Да, а что? – с вызовом спросил Юра. Уши у него покраснели.
«А парень-то совсем не умеет врать».
Убер хмыкнул.
– Я же вижу, что ты врешь.
– Вру и вру, тебе-то какое дело? – сказал Юра. – Станция не твоя.
Убер засмеялся.
– Что смешного?!
– У тебя уши горят, брат Юра. Чувствуешь запах? Будь на тебе противогаз, уже резина бы оплавилась. Ладно, не хочешь, не отвечай. Ты прав, станция не моя. Да мне и неинтересно, в общем… – Убер пожал плечами.
Скинхед отвернулся, сунул «химзу» в мешок для санитарной обработки. За спиной – молчание. Убер закинул наживку и ждал. Он стянул шнурки мешка, обмотал вокруг горлышка и затянул.
Юра заговорил, нехотя и сквозь зубы, как под пыткой:
– Это туннели стонут.
Убер быстро повернулся. Поднял брови.
– Правда?
Юра кивнул.
Убер опустил мешок на пол. Задумчиво погладил кончиками пальцев шрам над бровью.
– Как трогательно, – сказал он. – Как, не побоюсь этого слова, поэтично.
Юра замолчал. Насупился и закрылся. «Ну, чтоб тебя».
– Обиделся, что ли?
Молчание. «Вот черт. Это ведь почти ребенок».
Убер заговорил серьезно и мягко:
– Извини, брат Юра. Все нормально. Это твой монастырь. И твои правила.
– Мой – что? – Парень поднял голову, в глазах плеснулось недоумение.
Убер тяжело вздохнул. «Боже, мы теряем культуру».
– Станция твоя.
3. Телефон БогаСчитается, что телефон Бога – белый, но Мика во сне всегда видит серый.
Она открывает дверь и входит в комнату. В комнате стоит обшарпанный деревянный стол, отделанный желтым шпоном, на столе – серый, тусклый от осевшей на нем пыли, телефон. С витым длинным проводом. Совершенно допотопный телефон.
Девочка снимает трубку. И очень осторожно прикладывает к уху. Мика однажды видела, как это делал Мэр, такое простое движение. Почти как почесать руку или нос. Нос у Мики почему-то всегда чешется.
В трубке – тишина. А потом, если прислушаться – словно где-то далеко звучат гудки.
– Алло? – говорит Мика далеким гудкам.
В трубке – тишина. И легкое электрическое гудение на грани слышимости.
Мика повторяет:
– Алло? Алло!
Тишина.
Мика, уже в отчаянии, кричит в трубку:
– Алло, меня кто-нибудь слышит?!
Тишина.
4. МортусыУбер прислушался. Снизу, из туннеля доносились металлические удары, далекий перестук колес. Звуки приближались.
– Что это? – Убер посмотрел на Юру. Тот пожал плечами.
– А! Это мортусы.
Скинхед закинул на плечо баул с химзой и дробовик, подошел к люку. С вентиляционными шахтами в Питере всегда засада – метро очень глубокое, до туннеля и станции вниз пятьдесят метров, а то и все сто. И спускаться обычно приходится по ветхой ржавой лестнице. Здесь метров шестьдесят, наверное.
«Ох, грехи наши тяжкие», как говаривала бабушка Убера. Откуда-то сверху капала вода.
Убер вздохнул. Ну, с богом. Потянулся и взялся ладонями за мокрый металл лестницы, встал на ступеньку, затем на следующую. Под ним была гулкая пустота. Чудовищный колодец.
«Ух, высоко».
Когда спускаешься в темноте, появляется ощущение – лестница бесконечная, внизу ад и что-то жуткое, страшное и, блин, соскользнет рука и все, отлетался. Убер усилием воли вернул себе ощущение высоты и продолжил спуск.
В какой-то момент ему снова показалось, что это будет длиться вечно. Это его, Убера, персональный ад. Он усмехнулся. Что он будет спускаться и спускаться вечно, а внизу его ждет то чудовище, что кричало. Убера передернуло. Чего только не придумаешь в темноте… Бред какой-то.
Скоро он подумал, что сдохнет. Ржавая лестница скрипела под его весом и покачивалась. Убер мерно спускался.
Лестница наконец закончилась. Убер ударился пяткой в землю, помедлил – кажется, все, и поставил на пол вторую ногу. Здесь, в тамбуре вентшахты – глубокая темнота. Скинхед вынул из поясной сумки и включил фонарь. «Хоть это у меня осталось». Щелк – и луч света вырвался в подземную темноту, осветил ржавеющую вентиляционную установку. Убер пошел вперед – вот огромный вентилятор, тоже ржавый, в слое пыли, он перекрывает туннель; левее вентилятора, в перегородке – ход. Убер пригнулся, протиснулся в узкую дверь.
Вскоре он вышел из ВШ, спустился вниз, к путевому туннелю. Луч фонаря пробежал по заросшим пылью тюбингам. Звук приближался. Действительно, вскоре из темноты туннеля выехала дрезина мортусов. Катки скрежетали по ржавым рельсам. Путевой фонарь светил тускло и слабо.
Убер вгляделся.
На прицепной платформе лежали два брезентовых свертка, по форме – человеческие тела.
Мортусы были в серых брезентовых плащах с капюшонами, закрывающими головы, в белых масках на лицах. Фонарь горел на носу дрезины, освещая неровным подрагивающим светом отрезок туннеля. Батарея у них садится, подумал скинхед. Понятно.
Дрезина медленно приближалась.
Убер почесал затылок. Потом сделал два шага и остановился на рельсах. Прикрыл глаза от света рукой.
