Я молчал. Аметистовое тепло говорило мне, что сейчас не прозвучало ни одного слова лжи. Да и отец всегда учил прислушиваться к советам старых людей: они пожили, они знают. Но как же тяжело устоять! Как будто ты стоишь перед столом, а на нём блюдо, накрытое тканью. И пахнет оно и вкусно, и незнакомо, и достаточно лишь протянуть руку — и ты узнаешь, что там! Однако в этот момент во мне проснулось далёкое эхо сдержанности, которым меня в своё время одарил малахит, хоть я и не смог сразу это расшифровать. Может, действительно стоит потерпеть? Ведь кто умеет ждать, дождётся большего.
— Как бы с таким отношением всю свою жизнь не прождать, — недовольно проворчал внутренний голос. Но всё же уступил моей воле.
— И сколько мне придётся ждать? — спросил я.
— На этот вопрос у меня нет точного ответа. Ибо он таков: когда ты сам будешь к этому готов. А это может случиться уже через неделю. Или через две. Или через месяц. Или через год. Но до такого, думаю, не дойдёт. Два месяца — вот самое большое ожидание. После этого ты точно всё узнаешь. Давай договоримся так: если за два месяца эта тема ни разу не поднимется, ты снова придёшь ко мне, и тогда я отвечу на любые твои вопросы безо всякой утайки.
— Ну, хорошо, — сказал я минуту спустя, — вы меня убедили. Некоторые блюда и в самом деле нужно есть не раньше, чем они будут готовы полностью.
— Разумный выбор, — одобрительно кивнул доктор, — ну а теперь прими это снадобье — и у тебя есть ещё полтора часа, прежде чем придёт Киртулик и примется по косточкам разбирать всё, что сегодня произошло.
Я принял из рук Алваса стакан и не спеша выпил его содержимое, оказавшееся каким-то травяным чаем с очень экзотическим вкусом. И уже через несколько секунд меня потянуло в сладкую дрёму.
Это было очень странное ощущение. Я не уснул — было отчётливо слышно, как Алвас ходит по палате, что-то про себя бормоча и время от времени звеня склянками. И в то же время я был словно отрешён от всего этого. Казалось, это все происходит не со мной, а как будто я читаю очень странную книжку, в которой герои вдруг сошли со страниц, на которых они были написаны, и начали действовать самым что ни на есть реальным образом. И в то же время я чувствовал, что моё тело отдыхает. Наблюдая за ощущениями словно со стороны, я с интересом смотрел, как мозг переваривает полученную информацию и убирает большую её часть куда-то глубоко, туда, где она будет забыта, как ненужная. Наблюдал, как серая мазь, ровным слоем покрывшая всю мою спину, пузырится и потихоньку впитывается в кожу и мышечную ткань. С интересом увидел, как остатки завтрака завершают свой путь… впрочем, это уже лишнее.
В какой-то момент моё умиротворённое состояние всё же было прервано: вернулся господин Киртулик, желавший со мной поговорить. Алвас аккуратно поднял мою голову и снова напоил каким-то снадобьем. Несмотря на то, что оно не имело совершенно никакого вкуса, я от него мгновенно, если так можно выразиться, протрезвел. Разум обрёл ясность и четкость, и вот я готов к полноценной беседе. Ощупав мою спину, доктор нашёл моё состояние удовлетворительным и разрешил покинуть постель. Сам же он спешно собрался и ушёл куда-то по своим делам. Я осторожно поднялся — спина чувствовала себя превосходно. Да уж, как бы жестоко эта мазь не обошлась с моей несчастной шкурой, дело своё она сделала. Господин Киртулик, сидевший на стуле неподалёку, терпеливо дождался, пока я натяну рубаху и куртку, после чего начал.
— Приношу извинения, принц, за свою назойливость. Мне известно, что вам сейчас положен отдых, так как на вечер запланировано ещё одно, должен заметить, очень утомительное мероприятие. Однако не в моих привычках откладывать дела в долгий ящик: как существу, прожившему достаточно долгий срок, мне известно, как мало у нас на самом деле времени и как бережно следует к нему относиться. Поэтому по итогам проведённой проверки я желаю сразу расставить точки над И.
Он замолчал. И внезапно улыбнулся. И эта улыбка меня поразило: мне казалось, что это суровое, вечно всем недовольное лицо вообще не умеет улыбаться.
— Ты показался мне очень способным ещё в первый день нашей встречи, — продолжал начальник драконьей стражи, — и именно поэтому я поставил тебя в такие несправедливые условия в этой проверке: я прекрасно понимал, что как иллюзионисту, на песке тебе не будет от него спасения. Это кажется жестоким, но с другой стороны, это условия, максимально приближенные к реальности. Наши враги не будут благородно вызывать тебя на честный поединок: они нанесут удар исподтишка в самое уязвимое место. И того, что я увидел, достаточно, чтобы понять: даже при самых неблагоприятных обстоятельствах ты сумеешь если не ускользнуть от недругов, то хотя бы достаточно долго продержаться, чтобы мы успели прийти на помощь. Для человека ты показал незаурядный ум и умение принимать решение даже при самых сложных условиях. Это — законный повод для гордости. Ну а насчёт твоей отчаянной попытки обзавестись крыльями… — он печально улыбнулся.
— Осуждаете? — настороженно спросил я, повторно обескураженный уже его похвалами: в моём понимании он являл собой типичный образ того, кто будет раздавать пинки и сыпать критическими насмешками без остановки. Такие просто от природы, физически неспособны выдавить из себя хоть какую-то похвалу.
— Дитрих, ты серьёзно считаешь меня эдаким злыднем, только и умеющим, что распекать за нерадивость, зачастую выдуманную? Ах, знал бы ты, сколько драконов прошло обучение под моей рукой — да и палкой, чего уж греха таить. В того, кто живёт в десять раз больше людей, вколачивать знания нужно в десять раз дольше и сильнее. Но всё равно я каждый день вижу в глазах моих учеников жадный блеск, неистовую жажду полёта, и, уж можешь мне поверить, я помню и разделяю восторг каждого, кто после моего обучения смог покорить небо — ну да на примере с Меридией ты и сам это вчера видел. Так что тот факт, что тебя позвало небо, — он
