Азиз брезгливо взял кролика за тощую лапу и отвел ее в сторону, чтобы на практическом материале продемонстрировать свою мысль.
– Вот, я помню, Ландина раньше кроликов тушила, так те жирные были, аж капало с них все. И вкусно так она их делала. С тех пор никогда таких не ел. Эх, было время…
Азиз замолчал и уставился куда-то вдаль с блаженной улыбкой на лице.
– Ландина? – осторожно спросил Ксермет, немного оживившись от перспективы содержательного разговора. – За столько лет ты никогда про нее не рассказывал. Жена твоя была?
– Так а чего тут рассказывать? Это все равно что старую, давно зажившую рану заново ножом резать. Бессмысленно и больно. И не нужно. Одно дело, когда сам про это вспоминаешь. Тогда внутри все сжимается, и где-то глубоко-глубоко в душе зажигается свет. И он теплый такой, аж изнутри согревает. Ты при этом мозгами понимаешь, что тепло это искусственное, что его источника нет уже рядом. Но ты об этом стараешься не думать, ведь за годы у тебя в сознании выросла стена, которая все плохое, всю боль твою за собой скрыла. И ты купаешься в лучах этого света, а вся мерзость за этой стеной прячется и не высовывается оттуда. И ты знаешь, что она там, и ты знаешь, какая она из себя, но не думаешь о ней. Она где-то там, на окраинах сознания, за стеной. Понимаешь, о чем я?
Ксермет едва заметно кивнул.
– А если начать про все это рассказывать кому-то вслух, то эта стена сразу рушится и вся гадость начинает выползать из-за нее на свет и отравлять тебе душу. Потому что для тебя самого воспоминания существуют по отдельности, каждое само по себе. А если начинаешь рассказывать кому-то, то рассказывать приходится по порядку, и тут уж никуда от реальности не деться.
Ксермет удивленно посмотрел на товарища. Он всегда считал Азиза человеком добрым, но простым, несклонным к философским размышлениям или же попросту неспособным к таковым. Он хотел что-нибудь сказать, но решил, что сейчас лучше промолчать и дать Азизу возможность выговориться.
– Ну раз уж я сам проговорился… – продолжил тот после паузы, – да, жена. Была. Моя. Ну или того человека, которым я был давным-давно. Он, этот человек, был, наверное, таким же неразговорчивым и даже немного суровым, как и я. Таким же угрюмым временами и ворчливым, когда волнуется. Но в одном он точно был другим – тот человек был счастливым. Он имел немного, но гордился тем, что имел, да и не мечтал он о большем. А имел он дом, небольшой, но добротный. Вдали от деревень, вдали от людей, ну да он никогда и не хотел быть слишком близко к ним. Ему с детства с животными было проще, от них, по крайней мере, всегда было понятно чего ожидать. В общем, тот человек был лесничим на западной окраине Гакруксии. Он ухаживал за лесом, следил за животными и был доволен тем, что делает. Когда пришло время, он женился. Дело это было непростое, так как немногие отцы горели желанием отдавать своих дочерей за лесника-отшельника. Но в конце концов, милостью Алатфара, и это сладилось. И с женой ему тоже повезло. Она была не слишком красива, но в общем даже миловидна и, главное, добра. Ее не смущало одиночество и уединенная жизнь в лесу. Сначала она вела себя робко, но потом освоилась. Однако нельзя иметь все и сразу. Алатфар долго не посылал им детей, несколько лет. Но они не роптали, хотя и очень хотели ребенка. Они усердно молились, и через несколько лет чудо наконец-то свершилось, Ландина была беременна. Лесничий был вне себя от радости, когда узнал об этом, ходил словно пьяный от счастья. Беременность протекала хорошо, и до заветного дня оставалось рукой подать. Мы уже собирались даже ехать в деревню, чтобы Ландина могла спокойно родить, с повитухой. Но случилось то, чего никто не ждал.
Ксермет понимающе понурил голову. Историю можно было не продолжать, таких историй он за свою жизнь наслушался вдоволь. Наверняка безумные достали их и там, в том доме, спрятанном в лесу. Лесничий не смог защитить жену, но, к своему счастью или печали, выжил сам и вскоре записался в легион. Легионер сначала мстил за любимую, боролся со злом, имел четкую и благородную цель в жизни. Он сражался и видел в своей битве смысл. Но через несколько долгих лет смысла больше не стало, а боль осталась. Война превратилась в рутину.
Ксермет тяжело вздохнул. Однако, когда Азиз заговорил вновь, Ксермет понял, что все то, о чем он только что подумал, было скорее суммой его собственной жизни и собственных переживаний. Ему вдруг стало неудобно перед самим собой, и он невольно отвел глаза в сторону.
– В общем, зимой дело было. Нас уже несколько недель шатун донимал. Все пытался во двор пробраться, где скот у нас был. Ты сам, чай, сын деджа, знаешь, что медведей просто так простым смертным убивать нельзя, они только для барской охоты предназначены, да и то по особому поводу. Они и в те-то времена были животными редкими, а сейчас, наверное, и совсем их не осталось уже. Я же прямо чую эту отраву в воздухе, от нее все живое гибнет.
Ксермет замер, надеясь, что Азиз все-таки закончит свою историю, а не начнет опять просто ворчать на пустом месте. Азиз выпятил губу вперед, собираясь с мыслями, и продолжил:
– Короче, отправился я тогда к своему кэньячу, который нашим округом заведовал, чтобы просить его о помощи. Чтобы изловить того чертова зверя, авось и повод бы у него для охоты подвернулся. И прошло все как по маслу. Кэньяч загорелся сразу, когда ему об этом доложили. У него как раз родня гостила, знатные люди, близкие к королю. Ну он, чтобы на них впечатление произвести, на следующий же день все организовал. Дескать, у него во владениях всего в достатке и всякий зверь водится.
Азиз замолчал, подбирая слова. Очевидно, он приблизился к той части повествования, которая долгое время находилась за его мысленной стеной. Ксермет подбросил хвороста в яму с костром. Дым медленно выплывал наружу через выкопанную в земле боковую отдушину и стелился по земле тонким покрывалом.
– Ну ты и сам, наверное, понял, чем дело закончилось. Долго искать медведя не пришлось. Эта сволочь именно в тот день сумела пробраться к нам во двор. Одну овцу он сожрал, двух придушил, и там же прямо и уснул с довольной рожей. Прямо рядом с телом Ландины. До сих пор в толк взять не могу, как она там оказалась, почему из дома вышла. Прямо по животу ей лапой полоснул, она кровью истекла.
Азиз тряхнул головой и поморщился, отгоняя от себя страшный образ.
– Короткая, в общем,
