========== 8. ==========
Розали резко подорвалась на диване, сквозь сон услышав звук бьющегося стекла. Она обеспокоено огляделась по сторонам, пытаясь сосредоточиться и понять, приснилось ей это или нет. Где-то за пределами комнаты послышалось раздражённое, сквернословное, старческое ворчание и женщина облегчённо выдохнула, прижав одну руку к груди. Никто не пришёл за ней, это всего лишь Алфи не смог совладать со своей медвежьей неповоротливостью. Заметив, что цветок его сердца уже не спит, еврей перестал пытаться тихушничать, с грохотом бросил у камина большую охапку только что нарубленных дров и ворчать стал уже громче, разделяя своё негодование с единственной живой душой поблизости.
— Нет, Розочка, ну какой долбоёб такие узкие дверные проёмы строит? Я им что, балерина, чтобы как лебёдушка порхать сквозь них? — Мужчина отряхнулся от мелких щепок и пыли, было прервался на зевок, а затем продолжил. — Вот у меня в доме можно развернуться хоть целой кавалерией с пьяными лошадьми. Потому что мужик должен предусматривать всё наперёд. Это важно. Я вот, когда хорошо так присосусь к бочонку с ромом…
Женщина уже не слушала, зная, что теперь он не замолкнет ещё долго, рассказывая между словом истории о его нетрезвых подвигах, которые Картер уже успела переслушать ранее все до последней по несколько раз. Он, так или иначе, в итоге их все свяжет чудесным образом с тем, что эта дверь — корень зла и он героически снесёт её к чёртовой матери. Пока еврей не замолкал, меняя выражение лица в зависимости от эмоционального оттенка повествования так же часто, как меняется картинка в калейдоскопе, Розали осмотрела себя и обнаружила, что пострадавшая от пулевого ранении нога была аккуратно и умело перевязана свежими бинтами. Жар у неё спал достаточно быстро, чему объяснение, вероятно, лежало на столике среди медикаментов. Рассечения у скулы, над бровью и у нижней губы Алфи так же обработал антисептиком, пока она спала. Это сильно удивило Розу, потому что спит она очень чутко. Видимо, жаропонижающее в небольшом уже пустующем шприце имело в составе опиаты, которые нагоняли сладкий сон на пациента, но оно и к лучшему. Женщина хоть немного, но чувствовала себя лучше. Всё тело саднило, разливалось болью даже на те участки, где видимых повреждений не наблюдалось. Особенно беспокоило сломанное ребро с правой стороны и простреленная нога, пулю из которой она доставала сама, заливая рану и себя алкоголем. Чудом чудесным не была задета бедренная артерия, иначе всё было бы куда печальнее. Картер убрала на диван трусливо убегающее на пол одеяло, которым заботливо была укрыта ночью и попыталась встать. Но тихо простонав от боли, села обратно; позже попробует ещё раз. В камине уже весело потрескивала древесина нещадно приговорённого бука, Соломонс мгновенно оказался рядом, подал Розе её трость и аккуратно подержал за спину, помогая встать на ноги и удержать равновесие. После чего отошёл к окну, деловито складывая руки на широкой медвежьей груди и только сейчас находя время полюбоваться видом на море с маяком вдали.
— …а он мне после всего этого и говорит: «Алфи, друг, какое молоко, ты вчера сжёг коровник, пока пытался раскурить трубку». — Только закончив рассказывать увеселительные отрезки из своей биографии, мужчина тихо посмеялся и покачал головой, отмечая, что время было хорошим, а затем заметил лёгкий оттенок недоумения на лице Розалии. — А, да, я заезжал к тебе домой, чтобы распорядиться для твоей служанки устроить нормальные похороны и собрать то, что тебе может пригодиться. Одежда в основном, обувь, трость вот нашёл возле одного из америкосов с дыркой в голове. Теперь, может, перестану тебя называть симулянткой.
— Много людей пострадало во время взрыва? — спросила женщина, облизывая подбитую губу. — Маргарет успела выбраться?
— О, гляди, кораблик! — Соломонс сделал вид, что не услышал вопрос и с мальчишеским задором засмотрелся на проплывающее мимо рыбацкое судно. — Ну, давай же, иди посмотри.
Роза медленно подошла к еврею, нехотя поворачиваясь к окну, чтобы посмотреть на слегка волнующееся море и на обративший мужчину в мальчишку уже удаляющийся корабль. В этот момент ребячество и мнимое веселье Алфи спало, как театральный занавес. Он грубо ухватил запястье женщины, дёргая её на себя, а другой рукой крепко сжал утончённый подбородок, пока сама Картер шипела от боли. Злость затуманила разум сильнее ядовитых газов на фронте во Франции, Соломонс нахмурил брови и напряжённо дышал через нос, будто ноздрями сейчас огонь дунет, как у мифической рептилии.
— Альфред, держи себя в руках, — он не мог сделать женщине больнее физически, чем уже было, но очень напугал этой переменой настроения.
— Если я говорю «жди меня и никуда не ходи» — это не означает нихуяшеньки, кроме как «жди и не уходи». Сорок минут, Роза. Я считал тебя погибшей сорок самых долгих минут в моей жизни, — окрашивая каждое слово в цвет своего гнева, произнёс мужчина. — Те двое суток, которые я со своими ребятами провёл под миномётным огнём в окопах, показались детской песенкой. Ты…
Рука, которая сжимала подбородок, медленно, но решительно опустилась к тонкой шее, где под кожей ходором ходила сонная артерия и угрожающе сжала её так, чтобы кислорода поступало всё ещё достаточно для адекватного восприятия информации. Картер прикрыла веки, но не от страха, а потому что в голубые глаза было смотреть сложно из-за чувства вины и стыда.
— Поступишь со мной так ещё и раз и…хрусь, — Алфи сымитировал звук перелома шейных позвонков и ласково огладил нежную кожу большим пальцем. — А затем всё закончится.
Он отпустил её запястье и аккуратно, в страхе привести в исполнение свою угрозу раньше времени, приобнял той же рукой за талию, в то время как вторая зарылась в утративших свежесть шоколадных волосах. Гнев отодвинуло на второй план другое сильное чувство, и Соломонс сразу размяк.
— Прости меня, — женщина замялась, впервые за долгое время не находя нужных и важных слов, однако они никому и не требовались. — Я очень виновата перед тобой. Я не знала, что…
Он не дал ей договорить и, более не ожидая выполнения каких-то глупых условностей и тем более разрешения, сладострастно с особенным трепетом поцеловал раненные губы. Алфи продолжительно лишал свой колючий цветок дара речи и здравого рассудка. Роза перестала воспринимать и боль, и вину,
