— Я засну сейчас, — уже слабеющим голосом пробормотала Литиэль. — Когда совсем расцветет, сестры вернутся, и ты им расскажешь… а, можешь рассказывать все, что услышала, они и так знают. А после — молчи.
— Я не из болтливых, — улыбнулась Горлинка. — Как лекарство-то, подействовало?
— Хорошо… — целительница откинулась в кресле. — Спасибо. Вы, эдайн, хороший народ. Хорошо, что я здесь. Здесь у меня есть будущее.
========== Часть 20 ==========
Горе-горюшко… горе-горькое…
Чужое горе текло вокруг, как вода, обтекая ее — белый камень. Черное долго считалось траурным в этом народе, но государыня ушла не во Тьму, а в Свет, и провожать ее должно в белом…
Она любила свет, эта влюбленная девочка, весенний ветер, солнце, белые цветы. Дворец убран белыми тканями, раскрыты окна и двери, и белые цветы повсюду — лилии и розы, и от аромата кружится голова.
— Тетя Лит…
Принц — мальчик, тоненький и хрупкий, большеглазый — он не похож на людей, никто из них пока еще не похож. Пройдет время — и потомки эльдар приобретут свои особенные черты, соединяющие кровь обоих народов, но отличные и от тех, и от других. Но это время еще далеко, пока же — в ее руках лишь зерна будущего. Два теплых кулечка, еще слишком маленькие, чтобы осознавать потерю… а снизу за край ее мантии держится девочка лет четырех, еще плохо понимающая, что происходит, но уже чувствующая — случилась беда…
Благая государыня Гиланнет-Илуанна покинула сотворенный мир.
— Ныне мы провожаем к Престолу Света женщину, чья чистота была подобна сиянию Таникветиля, чья любовь согревала землю Эленны — благослови нас, уходящая, ибо нет человека, что не плакал бы о тебе.
«— Почему мама умерла?»
«— Потому, что так велел Единый, малыш. Не тоскуй о ней — она ушла в Свет, и однажды вы встретитесь с ней у Престола Отца».
— Госпожа Литиэль…
А Король утомлен. Оглушен — сказать точнее. Еще одно зернышко — горе его, так верившего, что все теперь будет хорошо — ложится в благословенную землю Эленны, чтоб после взойти…
— Не тревожьтесь, мой государь. Я о них позабочусь.
Она обнимает детей, рассказывая — больше для растерянного и напуганного мальчика-принца — что мама улетела в страну, что прекрасней Валинора, в Свет Всеотца, что там она будет петь (ты же помнишь, какой чудный голос у твоей мамочки?) и ее песня будет создавать благословение для ее детей, и для папы, и для всей страны… а когда придет время (но это время не стоит торопить, ибо это трусость и недостойная слабость), вы с мамой обязательно встретитесь. А как же иначе?
Да, она позаботится о них. Старший станет со временем Королем — судьба его определена, но младшие требуют гораздо более пристального внимания. Гораздо более умелого воспитания, чем то, которое она сможет им дать. Впрочем, это уже не будет ее заботой — она договорилась с сестрами Безмолвия, и по прошествии нескольких лет сможет заняться гораздо более нужными вещами.
***
— Чего же ты хочешь достичь?
Принято считать, что черные дела вершатся во мраке — но за окнами храма день, сияющий, прекрасный… как всякий день в Нуменорэ. Маленькая женщина сидит у окна одной из внутренних келий, и терпкий аромат отвара ацелас плывет по комнате от чашки в ее руке. Сестра Горлинка в последнее время тоже пристрастилась к этому напитку — как и многие другие, распробовав горько-сладкую терпкость, дарящую свежесть и ясность уму.
— Чудесный день сегодня… — роняет гостья, отпивая чай.
Горлинка вздыхает — в этом вздохе мягкий укор, ведь прошло уже много лет с тех пор, как она была посвящена в тайны сестринства — а конкретного плана все нет и нет. Эта душа, обладающая великой силой, но несущая в себе великую рану — она может позволить себе, подобно эльдар, планировать на сотни и тысячи лет вперед. Но ей, смертной женщине, верной, но сомневающейся в своем служении и уже думающей о том, что неплохо бы было смириться всерьез, а не напоказ — хотелось бы знать, что дело, которое в далеком прошлом затеяли ее предшественницы, не безнадежно.
— Не безнадежно, — Литиэль улыбается одними глазами. — Верь, я это вижу. Но до этого еще много, очень много эпох…
— Ты читала?..
— Нет, мне еще не время. Это… смешает, замутит взгляд, и привлечет внимание. А я, несмотря на твои слова, еще не настолько могущественна, чтобы прикрыть себя от… интереса. Видишь — птица на ветке? И эта птица может увидеть тебя, пока ты торчишь в окне. Но меня эта птица не видит — я сижу за ставней.
— О…
— Поэтому наш план на ближайшие, самое меньшее, лет пятьсот — не высовываться. Вы можете продолжать вести свои обряды, хранить свои тайны — но так, чтоб никто вне общины об этом не узнал. Вы уже… прикрыты, что ли. Не знаю, как, не знаю, чем… о, верно! Ветки рябины над дверями?
— И еще знаки… один сведущий человек помогал.
— Вот пусть этот сведущий человек помогает и дальше, — Литиэль отставила чашку, поднялась, отошла от окна. — И те обряды, которые вы творите над новыми сестрами… сейчас становится принято «представлять детей Единому» — тех, кто был представлен, не принимайте к себе и не посвящайте в свои тайны, и не проводите над ними ритуалов. Поскольку вы никак не сможете узнать, простая ли птица сидит за окном вашей кельи, или… не простая.
— Но как же тогда нам быть? Нас ведь и так очень мало! Воровать младенцев, что ли?
— А разве я не говорила тебе однажды, что тебе следует сделать? Завести детей. Знаю, знаю, это не очень согласуется со служением, но это простой и безопасный выход. Более того — это условие.
— Условие чего?
— Благополучного существования всего народа эдайн. Ваша община нужна — я бы сказала, нужна даже больше, чем ведьмы и Мудрые, и именно вы станете в конце концов истинной кастой жречества. С вас никто не спросит, вас будут почитать и слушать…
— И ради чего?
— Ради детей, — Литиэль улыбнулась. Горлинка уже давно научилась не вздрагивать, видя эту специальную «железную» усмешку. — Тебе не кажется, что четыре наследника — это слишком много? Убивать лишних нельзя — эта кровь драгоценна, она должна сохраниться, но отдать их в семьи князей? Нет, это глупо и недальновидно.
— Ты хочешь, чтобы мы приняли их в общину?
— И не просто приняли, — подтвердила догадку Литиэль.
