Она прижалась к стене и бросила умоляющий взгляд на Джерома: тот сложил из пальцев «окей», давая знак, что всё под контролем. Рука легла на ремень, пыльцы коснулись пистолета, спрятанного в портупее под жилетом. Голоса всё ближе, всё громче.
— А вот и моя девочка, — невесело протянул Джокер и бросил окурок на пол.
Сунул одну руку в карман пиджака, а второй приобнял Лизи, подойдя к ней вплотную. Чуть наклонился вбок и заглянул в её испуганные глаза. Улыбка расцвела на его лице, кончики губ потянулись за нарисованными.
— А ну-ка посмотри на меня, радость. Мне кажется или утром я был более чем убедителен? Не вынуждай меня к более строгим мерам воспитания, а то, не ровен час, оставим старину Артура без наследника.
— Я не отпускала водителя, — парировала Лизи. — Или я преступница, чтобы ходить под конвоем? Может, мне теперь и в туалет кого-то с собой брать?
Он взял её лицо в свои ладони и склонился над ней.
— Девочка с характером, кусается и коготки выпускает. А это что такое?
Он взял из её рук открытку с нарисованными котятами на одной стороне и призывной пустотой на обороте. Повертел. Щёлкнул по ней пальцами и хмыкнул.
— Что за фокусы? — строго спросил он.
Лизи мотнула головой и ответила:
— Никаких фокусов. Здесь есть почтовый ящик, вот он. Хотела написать Марте, но не успела.
Стоявшие в стороне мужчины в масках лениво озирались по сторонам, пока Джокер мурлыкал с Лизи.
— А по телефону разве не щебечете с подружкой? Захотелось письмо чиркнуть, — он дотронулся до её щеки и стёр след краски.
— Босс, мы тут кое-кого нашли, — один из клоунов вывел из-за столба детектива, и Лизи невольно прижалась к Джокеру. Впилась в его руки, и сердце забыло, как стучать.
***
Тот магазин бытовой электроники, который разнесли на щепки одним из первых в самом начале погромов, потихоньку восстанавливался. Оживал. Не в полную силу — всё ещё калека, но искорка души уже теплилась за вновь вставленной оконной витриной. Стекло блестело новизной, дышало оживающей гордостью. Вывеску, кстати, тоже поменяли.
Артур оторвал взгляд от новёхонькой вывески и повернул голову влево. Хохотнул, прикрыл рот ладонью и глубоко вдохнул, отправляя приступ поглубже. Это тоскливое помещение до сих пор пустовало: не то хозяина уже не было в живых, не то никто не торопился брать в аренду магазин в печально известном районе. На месте вывески пару ржавых болтов, а сама вывеска стояла у двери, скорбная, выцветшая. Под слоем пыли читались до боли знакомые слова: «Музыка Кенни». Артур снова хохотнул в кулак и отвернулся.
Где теперь те мальчишки, избившие его тут неподалёку? Разделили участь тех, на кого указала костлявая? Или примкнули к людям Джокера? Хотелось бы верить в первый вариант, но сердце подсказывало, что второй куда вероятнее.
Интересно наблюдать за городом, стоя по ту сторону сцены, не в первых рядах, а смотреть на всё глазами того, кто это всё творит. Тень, дёргающая за ниточки, но знающая куда больше, чем актёры. Джокер не актёр, он дирижёр, он заказывал музыку и выдавал приказы направо и налево.
Артур периодически заглядывал в бывшую квартиру Лизи, проверял почту, поднимался на громыхающем лифте на въевшийся в память восьмой этаж и шёл — уже не шаркал и не плёлся. Ключ утопал в замочной скважине. Щёлк. Замок послушно впускал Артура в квартиру, а внутри непривычная пустота: мёртво, холодно, неуютно без Лизи. Он ухмылялся сам себе и перешагивал через порог в пустоту.
Недавно он спросил у Джокера, не слишком ли тот груб с Лизи. Может, не надо с ней так? Зазеркальный Джокер начал хихикать, а потом хохот ударил громом в душу и лился долго и страшно. «Раз ты не можешь её угомонить, значит, я попробую», — как ни в чём не бывало, успокоившись, ответил Джокер.
— Но я её люблю, — чуть поморщившись на невесёлый ответ, парировал Артур.
Отражение будто хмыкнуло, и в голове раздался бархатистый голос: «Люби. Я разве против?»
Артур отряхнул ладони и сунул руки в карманы. Поёжился. Позавчера вечером Лизи, выглянув из кокона своих страхов, выпорхнула и стала ласковее прежнего, потянула его в гостиную и остановилась у огромного — во весь рост — зеркала. Вытащила из шкафа чёрный пакет, обнимавший квадратную коробку, достала её и положила на стол перед Артуром. «Это тебе», — по-детски улыбнулась и прижалась к его плечу. Артур заглянул в искрящиеся глаза и дотронулся пальцем до её аккуратного носа. Вообще-то он не любил сюрпризы, они не приносили удачи.
Ни Рэндалл, ни Мюррей, ни Пенни: после их сюрпризов хотелось повеситься или застрелиться. Артур вопросительно посмотрел на Лизи и кивнул на коробку: «Что это?» Лизи лукаво улыбнулась и попросила открыть. Он протянул руки к картонной крышке, украшенной изящной алой печатью какого-то магазина, и неуверенно потянул её вверх, так, будто открывал ящик с бомбами. Но внутри, завёрнутое в хрустящую бумагу, лежало пальто, красиво и аккуратно сложенное чьими-то бережными руками. Артур дотронулся до ткани, смазал ворсинки, пригладив их, и повернулся к Лизи.
— Подарок моему мужчине, — она звонко чмокнула его в щёку и обняла, крепко прижалась.
Подарок. Не гадкое письмо, перерубающее жизнь пополам — на две гнилые половинки. Не тяжёлый, удобно ложащийся в ладонь пистолет. Не гнусная шутка насмешки ради. Просто дорогое пальто и никаких подводных камней или двойного дна. Артур тогда развернулся к Лизи и обнял в ответ. Потом они целовались долго, с упоением, как в старых чёрно-белых фильмах. Он раздевал её, касался нежной кожи, шарил по её телу ненасытными руками. А она льнула к нему, прижималась грудью, и он вздрагивал, когда твёрдые соски касались его кожи. Он усадил её на стол и взял на нём нежно, неторопливо, размеренно, как она любила.
Мимо прошла парочка подростков, и Артур вынырнул из воспоминаний. Удивительно, насколько он теперь не вписывался в это место в своём новом дорогом пальто, всё вокруг отторгало Артура Флека, кричало, что он чужой: он с презрением обвёл взглядом чванливую улицу и шагнул в сторону метро. Ветер шаловливо вился за ним, бросая под ноги обрывки газет и обёртки из-под печенья. Артур ненавидел этот район, готов был разнести тут всё по кирпичику, чтобы и пылинки не осталось, только голый пустырь, но Джокер лишь посмеивался и примиряюще шептал, что когда-нибудь этот затхлый город захлебнётся сам в себе. Ну их к чёрту: и улицу эту, больше походившую на помойку мирового масштаба, и старый дом к дьяволу с его дребезжащим
