— Я предупреждал, — голос Альфреда очень тихий, — что вам не стоит на это смотреть.
Брюс поднялся и, прихрамывая, стал отмерять шагами кабинет, круг за кругом, вздох за вздохом. Он обхватывал голову руками, утопая в молчаливом горе, чувствуя, что испил чашу невзгод сполна, и они обожгли его, окрасили душу в чёрный цвет. И эта смоль заполняла его.
Раз за разом в памяти всплывал взгляд Одри, ловившей встречи с камерой. В её глазах паника, сменяющаяся желанием, каким-то тягучим, безрассудным. Но затем словно она осознавала, что происходит и вновь с мольбой смотрела в самую душу Брюса; казалось, Одри хотела закричать, убрать от себя руки Джокера и заплакать. В её глазах стояли слёзы, но она вытирала их, и очередной поцелуй опьянял её. Брюс закрывал глаза и видел в её глазах страх и ненависть. Она боялась, но хотела этого.
— Что мне делать, Альфред?
Брюс подошёл к окну и посмотрел на улицу. Погода такая же пасмурная, как и душа главы корпорации.
Альфред вздохнул. Брюс посмотрел на него и увидел убитого горем старика. Как бы ни старался Альфред надеть на себя маску спокойствия, но глаза его блестели от слёз, а губы подрагивали.
— Искать в себе силы, мистер Уэйн.
Дворецкий тихо подошёл к Брюсу и положил на подоконник лист бумаги с аккуратно написанным на нём адресом.
— Не дайте ей умереть.
Брюс скомкал листок и зажмурился, подавляя желание закричать и выбросить несчастный адрес в окно, отдать его ветру, и пусть тот делает с ним что хочет.
Как же ему страшно. За себя, за Одри, за Альфреда. Что с ними теперь будет? Осознаёт ли Одри, что она натворила?
— Вы нужны ей как никогда раньше.
Альфред положил ладонь на плечо Брюса. Уэйн кивнул, достал телефон из кармана пиджака и набрал номер.
— Чак? Это Брюс. Позвони в полицию, пусть обновят данные о Джокере. “Уэйн корпорейшн” объявляет награду за живого Джокера: пятнадцать миллионов. Нет, Чак, ты не ослышался. Звони.
***
Одри испуганно оглядывалась по сторонам. Широкая улочка в заброшенном районе. Или это только видимость заброшенности, но всё было в крайнем запустении, чтобы тратить столько сил на декорации. Плющ крепко обнимал невысокие бараки, отвоёвывая частичку города дюйм за дюймом. Почерневшие дома угрюмо разглядывали Одри пустыми глазницами выбитых окон. Она не переставая озиралась, баюкая страх. По какой-то причине её и правда не убили, но это нисколько не успокаивало в подобной обстановке.
Одри связали руки за спиной и обмотали крепко-накрепко бечеву вокруг старого ржавого гидранта, давно выцветшего от проливных дождей и палящего солнца. Вокруг ни намёка на жизнь, только ветер свистел в обветшалых домах да натужно скрипели незапертые двери, жалуясь на проклятое одиночество. Одри боялась, что её оставили здесь медленно умирать. К тому же не давали покоя провода, протянутые от гидранта до ближайшего барака.
— Помогите! — в который раз закричала Одри. — Кто-нибудь!
Битый час она торчала у этого несчастного гидранта в богом забытой дыре. Да, конечно, Одри мечтала о приключениях, но всему же есть предел! С такими темпами море она могла увидеть разве что в виде праха, который папочка приехал бы отдать солёным волнам. Так себе перспектива. Одри вдруг не вовремя вспомнила историю одного американского паренька, вот так же сбежавшего из дома от родителей, чтобы найти себя. Что из этого вышло? Он увидел Аляску, и она забрала у него жизнь.
Одри в который раз огляделась, готовая расплакаться. Её приносили в жертву. Но кому? Каким невидимым жестоким богам? Ветер взъерошил её волосы и прикоснулся к губам. Холодный, жестокий, свободолюбивый как Джокер. Ветер тоже посмеялся над ней. Прилетел, окутал прохладой и умчался прочь. Одри подставила лицо первым робким каплям дождя, не чувствуя, то ли это правда небеса плакали, то ли это её собственные слёзы.
Небо разродилось раскатистым густым громом, тяжёлым, как страшный взрыв. Оно оплакивало жизнь глупой девчонки. Одри в который раз дёрнулась, пробуя выбраться из пут, но верёвки плотно обнимали запястья, не оставляя ни шанса на освобождение. И хоть бы нож в насмешку оставили поодаль, хоть какую-то надежду посеяли, но нет. Ноги затекли и ныли, боль не давала покоя, сводила с ума, и иногда Одри казалось, что это какой-то театр абсурда. И она в главной роли, а где-то по домам сидели искушённые зрители, упиваясь садистским удовольствием наблюдать чужую медленную смерть. Но ведь Джокер говорил, что не собирался её убивать.
Одри попыталась подняться, но длины верёвки не хватало даже для этого.
Тяжёлые капли дождя уже смелее падали на асфальт и разбивались, принося себя в жертву ради жизни всего сущего на земле. Бах. Бах! Капли оставляли после себя маленькие кратеры, поднимая в воздух пыль. А новые снаряды торопились вернуть её на землю, распластать по асфальту, втереть в уставший район, чтобы рано или поздно стереть его из истории города.
Одри ощущала, что потихоньку сходит с ума. Связанные за спиной руки налились тяжестью и теперь тоже болели. И в голову словно свинца налили. Одри зажмурилась, вздрагивая от озноба и страха перед неизвестностью. Дождь целовал её лицо, омывал плечи, делал её своей. Она облизывала пересохшие губы, радуясь, что не умрёт от жажды. Вот уж счастье так счастье.
Одри вздрогнула, когда чьи-то пальцы коснулись её щеки. Губы растянулись в улыбке. Джокер. Сукин сын.
Она открыла глаза, и улыбка сошла с её лица. Перед ней возвышался человек, посмевший украсть её сны. Бэтмен. Гроза преступного мира, полновластный хозяин ночи.
— Вы пришли меня спасти? — спросила она, ощущая в этот момент, что силы оставили её.
Он не ответил. Бэтмен обошёл её, и за спиной лязгнуло лезвие: верёвки отпустили Одри, перестали обнимать её руки. Она завалилась набок, но герой в плаще подхватил её и взял на руки.
— Мо-оло-оде-ец! — эхом разнёсся голос Джокера по пустынной улице. — Но поторопись, до взрыва всего четыре минуты. Каждая. Секунда. Дорога. Успеешь спасти девчонку, или она разделит судьбу… Рейчел? Давай, скорее, спаси хотя бы одну из них! Торопись!
Одри закрыла глаза, сквозь наступающий сон слушая голос Джокера. Он бы не дал ей умереть, он не обманул. Но она спала неспокойно, то и дело выныривая из дрёмы. Сначала Бэтмен нёс её на руках, а потом она очнулась на мягком сиденье. То ли в машине, то ли в вертолёте. Одри всё видела сквозь туман и никак не могла понять, где она и что творилось вокруг. А потом Бэтмен
