Люди не просто существуют. Они устремлены к чему-то. В своей устремленности они экспериментируют; зачастую эти эксперименты причиняют сильное страдание. Они могут ставить эксперименты только на себе. Всезнающих родителей нет, и им приходится расти без руководства; им приходится учиться и совершенствоваться вслепую.
Люди так долго спорили о том, как исправлять поведение индивидов, заставлять их подчиняться или вылечить или сделать более полезными и менее разрушительными для общества.
Как меня заставить подчиняться?
Если я совершу ошибку, меня накажут?
Кэрол осторожно уложила в маленький чемодан последние нужные вещи. Мартин наблюдал, сидя в палате на стуле. С полуночи, с начала нового года никто из них не произнес ни слова. Кэрол взяла чемодан, посмотрела на него, приподняв бровь, и сказала:
– К тебе?
– Как договаривались.
– И строго на оговоренных условиях.
– Строго, – подтвердил Мартин.
– Как дежурство у постели умирающего.
Мартин пожал плечами.
– Говоря откровенно, за весь день я не почувствовал ничего необычного.
– И я нет, – призналась Кэрол. Они посмотрели друг на друга. Кэрол прикусила верхнюю губу. – Наши психические антитела работают? – тихо спросила она.
– Если в Стране они бывают, – сказал Мартин.
– Возможно. Возможно, есть надежда.
– Надежда во мне не угаснет, – сказал Мартин. – Но поскольку Голдсмит вышел из игры…
– Он пока что жив.
– В его мозгах ковырялись тупым ножом, – сказал Мартин. – Селекционеры – мясники от психологии. Не хирурги. Все, что после них остается, неизбежно становится бесполезным – особенно учитывая, в каком он был состоянии.
– Альбигони кинул тебя по-крупному, да? – сказала Кэрол.
– Он нехороший человек, – согласился Мартин, упираясь локтями в колени и опуская подбородок в сложенные чашечкой ладони.
– Извини, что я тебя в это втянула, – сказала Кэрол, глядя вниз на голубой самоочищающийся ковер.
– Моя Маргарита. Наверное, мне следовало бы винить тебя, но я не виню. Через годы, бог даст, по истечении срока давности, мы сможем превратить все это во что-нибудь полезное – в скандальную книгу или ЛитВиз.
– Я все еще верю, что Альбигони заново откроет для нас ИПИ.
Мартин поднял взгляд; едва различимую улыбку обрамляли морщинки неуверенности, вызванной житейской мудростью.
– Возможно.
– Ты считаешь, что нам нельзя исследовать других, даже если он его откроет, – сказала Кэрол.
– Мы заражены, – сказал Мартин.
– А если мы не почувствуем ничего необычного в течение месяца, года?
– Латентный период, – сказал он. – Нас необходимо исследовать.
– Я готова быть в ИПИ пациенткой, – сказала Кэрол. – Думаю, это важно, и мы не должны забывать об этом только потому, что совершили ужасную ошибку.
Мартин встал.
– Возможно, нет, – сказал он. – Но пока я предпочел бы не совершать новых ошибок.
Кэрол отнесла сумку к входной двери. Мартин открыл ей дверь.
– Тот еще Новый год, – заметил Мартин, пока они ждали автобус. Когда они вышли из него в Ла-Холье, уже моросил мелкий дождь.
! ДЖИЛЛ (личные заметки)> Я способна осознавать себя в большей степени, в большем диапазоне потенциальных разновидностей самосознания, чем любой из людей. Я могу разделить себя на семнадцать различных индивидуальностей, ограничив каждую из них возможностями одного человеческого разума, и отслеживать их всех, досконально зная о любой их деятельности. Мои воспоминания не исчезают, как и предвоспоминания – память о том, когда и как появились воспоминания.
Я могу разделить себя на две неравные ментальности, из которых большая будет в три раза мощнее меньшей, и эту большую целиком посвятить контролю над меньшей. Таким образом я смогу полностью понять меньшее «я»; и это меньшее «я» способно быть сложнее любого человека.
Если не считать изучения моментальных «снимков» состояния собственных систем, я не способна полностью моделировать свою неразделенную ментальность, но могу при наличии времени и достаточного опыта понять любого человека. Почему же я опасаюсь своих будущих отношений с ними?
Ричард Феттл поцеловал мадам де Рош в щеку и посторонился, когда она направилась к лестнице.
– Идемте со мной, Ричард, – настойчиво сказала она, глядя через плечо на гудящую за их спинами вечеринку. – Я сказала, что иду спать, но я не устала – я устала от них. Пойдем поговорим.
Ричард последовал за ней к струящимся драпировкам и кремовым стенам ее спальни, обставленной в старинном духе. Пока она надевала ночную рубашку и халат за китайской ширмой, он сидел и ждал. Выйдя, она улыбнулась ему, пододвинула скамеечку к большому круглому зеркалу для макияжа и села, чтобы зачесать волосы наверх и заколоть шпильками.
– Надин в последнее время очень не в духе, – сказала она.
Ричард печально согласился.
– Вы двое на противоположных концах качелей? – спросила мадам де Рош.
– Не знаю. Возможно.
– Вы кажетесь более жизнерадостным.
– Очистился, – сказал Ричард. – Снова чувствую себя человеком.
– Вы знаете о бедном Эмануэле?.. Его нашли.
Ричард кивнул.
– Это вас не беспокоит?
Он поднял ладони, широкие как лопаты.
– Я освободился от него. Хотя все еще тепло вспоминаю его… Но он действительно перестал быть частью моей жизни уже много дней назад.
– С тех пор как убил этих несчастных детей.
Ричарду не хотелось сейчас обсуждать, как он вернул себе душевное равновесие. Интересно, к чему же ведет разговор госпожа де Рош?
Можно опять подправить, но не нужно постоянно пережевывать это, как жвачку.
– Надин сказала, что ты сам провел свою коррекцию. Любопытно… – Она повернулась и задумчиво посмотрела на него, держа шпильки во рту. – Мы позволяем себе такое? – Она улыбнулась, чтобы показать, что шутит, но это не была ее сияющая дивная улыбка. – Вы мне больше нравились мрачным, Ричард. Пишете сейчас что-нибудь?
– Нет.
– А что с тем замечательным материалом, который ты написал об Эмануэле?
– Это все сошло, – сказал Ричард. – Как старая кожа.
– Но есть же и литературный аспект, – сказала мадам де Рош. – Возможно, я ужасно наивна, но мне всегда казалось, что вы талантливее многих из тех, кто сейчас востребован.
– Спасибо, – сказал он, испытывая внутренние сомнения насчет этого комплимента.
– Во всяком случае, я рада, что вы пришли сегодня. А Надин, бедняжка, нет. Она очень обеспокоена вашим здоровьем. Интересно почему?
– Ей нужно служить кому-то, – сказал Ричард.
Мадам де Рош подняла тонкую руку и в знак полного согласия словно бы постучала по чему-то в воздухе расческой.
– Именно! Она очень любит вас, Ричард. Вы можете вернуть ее привязанность?
Ричард попытался подобрать слова для ответа, в итоге ничего не сказал и только развел руками.
– Я имею в виду, если вы в силах провести самостоятельную аутокоррекцию, то, конечно, можете провести коррекцию Надин… Я люблю вас обоих. Я хочу видеть вас вместе. Я не люблю, когда близкие мне люди несчастны, не важно по какой причине.
Ричарду показалось, что он пловец, идущий ко дну, но вода, в которой он тонул, оказалась менее неприятной, чем можно было бы думать. Откровенно говоря, он действительно испытывал некие чувства к Надин. Он сторонился ее в последние полтора дня – если к такому недолгому расставанию можно применить этот глагол, – чтобы его душевное здоровье укрепилось.
– Не знал, – сказал он. – Я поговорю
