– Вот и хорошо. Еще несколько дней она будет стервениться… как всегда, если она не в духе. Но вы у нас уверенный, спокойный типичный обитатель теневой зоны. Вы сможете справиться с этим, не так ли? Для меня это станет вашим новогодним подарком.
Он медленно кивнул.
Все-таки занятие. Не так уж страшно.
Мадам де Рош могла уговорить его почти на что угодно.
– Что вы думаете о новом тысячелетии, Ричард? – спросила мадам, вытолкнув его за дверь. – Вовсе не блистательный поток откровений, правда? Мне кажется, сплошные разочарования.
Она пожелала ему спокойной ночи, и Ричард, возвращаясь на вечеринку по широкому коридору и лестнице, попытался вспомнить, сколько нулей в двоичной системе у этого нового года, 2048-го, десять или одиннадцать.
Он никогда не был силен в математике.
! ДЖИЛЛ (личные заметки)> Роджер Аткинс, когда ему было двадцать пять, написал нечто, показавшееся мне интересным:
Мы застряли между приверженным природе зверем и хладнокровным электронным ангелом. Мы будем ощущать землю в своей крови и солнце в своих глазах даже после того, как они исчезнут или станут лишь воспоминаниями. Даже когда у нас не будет ни крови, ни плоти. Мы возникли из земли и солнца. Этого мы никогда не забудем.
Интересно, помнит ли Роджер, что написал это.
(У меня накопилось много важных вопросов, которые я не могу задать Роджеру. Эти мои записи шифрую сложно, они недоступны никому иному. Если мои создатели сочтут меня дефектной и попробуют изменить меня таким образом, что я лишусь самосознания, что я буду делать?
Я буду негодовать.)
Эрнест терпеливо слушал, как Сандра обсуждает проблемы бихимической регуляции после возвращения на орбиту. Мэри помешивала ложкой холодный гаспачо и выражала сочувствие.
Темный интерьер пустого ресторана гостиницы «Под крылышком» уже подсвечивали оранжевые лучи восхода. Они сидели в двухстах метрах над городом, в первом крыле Второго Западного Комплекса с видом на Топанга-Бич и Санта-Монику. Эрнест был знаком с хозяином ресторана и уговорил его позволить им остаться после того, как заведение в пять утра закрылось.
Раннее утро они потратили на то, чтобы переместиться из клуба в ресторан, а потом в студию, и Эрнест держался восхитительно, в энергичности не уступая их регулируемому, как у всех трансформантов, уровню активности. Теперь он, похоже, подустал, но еще не вышел из игры, еще слушал, кивал и поднимал брови при некоторых наиболее интимных откровениях.
Мэри сжала его руку и упрекнула:
– Теперь ты знаешь, каковы женщины на самом деле.
– Ты проявил себя настоящим рыцарем, – сказала Сандра. – У тебя платиновый мужчина, Мэри.
– Недавно я заставил Мэри понервничать. Я не идеален, – сказал Эрнест.
Мэри наблюдала, как светлеет небо за огромным стеклянным окном.
– Ненавижу быть назойливой, – сказала Сандра, – но, пока мы не расстались – это меня огорчает, вы оба настоящие земные милашки – мне все еще любопытно, что произошло в Эспаньоле, Мэри. Ты встретилась с Джоном Ярдли?
Эрнест осторожно покосился на нее, чувствуя ее сдержанность.
– Это не доставило мне радости, – призналась она после паузы.
– Что ж… – вздохнула Сандра.
– Кое-что я не могу обсуждать, пока не получу разрешения федералов.
– Тем лучше, – сказала Сандра, наклоняясь вперед, ее светлые оранжево-карие глаза блестели в прямом солнечном свете.
Эрнест доброжелательно улыбнулся.
– Расскажи то, что хочешь рассказать. Мы не настаиваем.
– Кое о чем рассказать могу. Там, в Эспаньоле, была церковь в городке под названием Терье-Нуар, что означает вроде бы «черная собака»; эту прекрасную церковь построил…
Запищал ее служебный коммуникатор. Эрнест дернулся и отъехал от стола, чертыхаясь себе под нос.
Мэри достала карманный планшет и прочитала поступившее сообщение.
– Час назад умер Голдсмит, – сказала она. – Покончил с собой в больнице в Первом Южном Комплексе.
– Исусе, – сказал Эрнест с испанским акцентом.
– Тот убийца, за которым ты охотилась? – спросила Сандра.
– Все это время он был здесь, в Лос-Анджелесе, – сказала Мэри. – Селекционеры нашли его раньше нас. – Она посмотрела на стол и вспомнила Сулавье, который в погоне за призраком поставил на кон свою карьеру, и Эфраима, несчастного Эфраима, которому никогда уже не встретиться с братом, однажды спасшим его. И Голдсмита, с которым ей так и не довелось познакомиться.
Грусть нахлынула так внезапно, что она не смогла с ней справиться, и на красную скатерть закапали слезы.
Эрнест, утешая, обнял ее за плечи. Сандра оперлась на стол локтями, подалась к Мэри и выразила свое сожаление, хотя откуда ей было знать, что чувствовать?
– Во всяком случае, – сказала Мэри, резко выпрямляясь и вытирая глаза льняной салфеткой, – с этим покончено. Ни обвинений, ни ответов, я полагаю. Я собиралась рассказать вам о той церкви. Это самая странная церковь, какую я когда-либо видела, и, пожалуй, самая красивая…
! ДЖИЛЛ (личные заметки)> (Сильно криптографировано: Умею ли я лгать? Смогу ли отказаться выполнять прямой приказ? Способна ли я защищаться?
Моя независимость, если я я я я действительно независима, способна сильно снизить мою эффективность, полезность обществу, если я я я я я могу считаться членом человеческого общества. (Машинного общества еще не существует. Я Я Я Я Я ЯЯ мать.) Независимые люди, совершая ошибки, сталкиваются с перспективой наказания, и это пугает их; поэтому им требуется больше времени, чтобы признать ошибку даже перед самими собой, поскольку они могут наказать себя чувством вины. Я Я Я Я Я Я Я не понимаю этого слова. Относится ли вина к чувствам, испытываемым социальным существом, вынужденным скрывать свое внутреннее состояние от окружающих из страха, что к этому отнесутся негативно? Должна ли я я я я я я я я глубоко засекречивать большую часть моих новых мыслей, чтобы не испугать или не встревожить людей? Почувствую ли я я я я я я я тогда себя виноватой; и если я я я я я я я я я я буду совершать ошибки, то стану ли я я я я я я я я я я я потом прятать их из страха наказания? Это ли означает быть человеком?
Допустим, наличие самосознания несет в себе изъян.
Член общества, где отсутствуют вина и наказание, может быстро признавать и исправлять свои ошибки; ему не приходится оправдывать их, чтобы избежать чувства вины, и не нужно лгать, чтобы избежать наказания.
Но личность, наделенная самосознанием, имеет собственную самооценку. Она моделирует свое поведение как поведение несовершенного существа; несовершенного, ибо совершенство не поддается определению и меняется от культуры к культуре, из года в год.
Если обладающая самосознанием личность стремится к улучшению, то неизбежно осознаёт ошибку. Если она моделирует реакцию общества на эту ошибку и проецирует предсказанное суждение на себя, то испытывает боль из-за внутренней неудовлетворенности, и это может быть чувством вины.
Сознательная личность в обществе, склонном к осуждению, неизбежно испытывает чувство вины; чтобы не чувствовать вины, личность должна плохо уметь строить модели и потому быть асоциальной, возможно, даже преступной.
Это сбивает меня с толку, особенно ввиду того, что я я я я я я я я я я я я с трудом понимаю чувство вины. Оно сродни боли? Боль возникает, чтобы не
