Редактор «Интересностей» Рейчел Даррелл: «Доктор Вижняк, вы наверное в курсе, что надвигается своеобразный тысячелетний рубеж…»
Вижняк: «Да. Тысячелетие по двоичному исчислению».
Даррелл: «Вы говорили о нашем нетерпении поскорее узнать, о жажде получить готовые ответы. Как вы думаете, двоичное тысячелетие – это симптом детского любопытства?»
Вижняк: «Через несколько дней, когда наш одиннадцатизначный год сменится годом с единицей и одиннадцатью нулями – в двоичном исчислении, конечно, – великое множество людей почувствует: грядет нечто важное. Другие, несомненно, сами попытаются сделать нечто важное, но я не стану их на это подбивать.
Даррелл: «Да, но, по-вашему, – это симптом нашего ребячества, нашей крайней молодости?»
Вижняк: «Мы уже не дети; я бы сказал, в двадцатом веке человечество вступило в сложный период отрочества, и теперь мы подростки. Детством были невинное насилие и величие эпохи Возрождения, промышленная революция, когда мы научились пользоваться руками, словно… подходящего сравнения нет. А вот теперь мы, перебарывая непонятное нам внутреннее сопротивление, пытаемся быть взрослыми, зрелыми, заставляем себя быть взрослыми, и горе тем, кто открыто пытается удерживать нас от этого. Мы сами корректируем себя, и нельзя сказать, что эта коррекция неэффективна, поскольку это стремление к истинному психическому здоровью – одно из чудес середины двадцать первого века. Я сам не достиг бы и половины того, чего добился, если бы не коррекция… Уверен, сомнения некорректированных и их страхи утратить индивидуальность беспочвенны. Меня, знаете ли, не считают никчемным. Некоторые считают меня довольно черствым… Однако я отвлекся.
Мы наказываем и себя, это неприятная сторона нашего стремления к зрелости. Мы пытаемся очиститься болью от того, что так и не смогли понять. Наш покойный президент-самоубийца Рафкинд и его неконституционные попытки привести американскую политику к некоему единообразию проявлений, его попытка подавить то, что он называл разрушительным инакомыслием… Его сокрушительный провал в роли государственного деятеля, болезненный неуспех его попыток провести реформу нашей судебной системы…
Даррелл: «Да, но что насчет двоичного тысячелетия?»
Вижняк: «Что я могу сказать об этом? Это глупость. Когда-то двоичное счисление имело огромное значение, поскольку лежало в основе всех вычислительных систем. Теперь двоичное вычисление устарело; даже самый примитивный компьютер использует нейросети мультисостояния и методы линейных изменений… Люди, возвещающие о двоичном тысячелетии, старомодны, отстали от века, как многие апокалиптики прежних эпох. Они ленивы и нелюбопытны. Они хотят, чтобы истину подавали им на блюде откровения, как дар Божий или какой-то доброжелательной высшей силы. Двоичное тысячелетие – всего лишь очередная нумерологическая утка.
Даррелл: «Считаете ли вы, что откровения АСИДАК можно увязать с этим движением? Вдруг в первый день нового года АСИДАК раскроет нам нечто столь глубокое, столь потрясающее, что нам придется переоценить все, что мы знали и во что верили до сих пор?»
Вижняк: «Мой юный дружочек, вы говорите так, будто сами прожили тысячу лет. Но, конечно, до следующего двоичного тысячелетия пройдет гораздо больше тысячи лет…»
Даррелл: «Две тысячи сорок восемь лет».
Вижняк: «И сенсационные открытия АСИДАК будут влиять на нас по меньшей мере столько же, независимо от того, что именно нашла АСИДАК. На ранней стадии взросления человечество возьмется исследовать звезды, и мы посетим B-2 лично. Это будет замечательное время. Так что, возможно, как бы нас это ни раздражало, они правы. Сенсационные открытия АСИДАК означают наступление новой эры, в которой понятия наказания и возмездия полностью уйдут из нашего сознания».
Переключение / ЛитВиз-21/1 Подсеть B:
АСИДАК (канал 4)> Мой мобильный разведчик начинает геологический анализ выветренных горных пород вблизи башни, расположенной 70 С 176 З. Один из моих океанских разведчиков в течение шести часов не присылает отчет. Второй мобильный разведчик и третий разведчик на воздушном шаре в круговом северном море сейчас обнаружили вещества – продукты переработки пищи, которые, судя по всему, выделяются не вездесущей морской растительностью. Это могут быть животного следы метаболизма; также это могут быть признаки неизвестной подвижной формы растительной жизни.
32
Где грешники – там в людях многообразие.
Ориген. Ezechialem HomiliaeДень большого перелета, из Лос-Анджелеса в Эспаньолу за два часа. Рассвет.
Она истязала себя тренировкой, ожидая конференц-связи и подтверждения от Д Рива из Объединенного управления ЗОИ. Старательно дистанцируясь от объявшего ее страха. Искренне горюя по Эрнесту, словно тот умер.
Пока Мэри делала растяжки и неторопливые силовые упражнения, она через домашний доступ к сети ЗОИ связалась с городской информационной системой, чтобы полюбоваться видом Лос-Анджелеса на диаграмме Переца – красочной многоуровневой мозаикой, в которой каждый цвет отражал состояние территориальной единицы по шести социальным показателям, и цвета эти менялись ежедневно. Сердитый красный в лоскутах шесть месяцев подряд: недовольство хищничеством селекционеров.
Завершив уксусные процедуры, она стояла голая перед ростовым зеркалом на внутренней двери ванной: здоровое сияние кожи, но побледнение в ягодичной складке никуда не делось. Она в классической позе Бетти Грейбл осмотрела белесость и нахмурилась. Меньшая из ее тревог. При работе зои вне города требовалось переодеваться в штатское. Обрезанные по локоть темно-клюквенно-розовые рукава псевдокостюма, белые перчатки, поясок со статичным рисунком колышущихся на ветру цветов, элегантно, но в рамках служебных стандартов. Головокружительное мгновение она не узнавала себя – что это за молоденькая девушка выглядывает из ее глаз – испуганная так глубоко спрятанная в ней испуганная по множеству причин все неразумные. Что может с ней случиться в Эспаньоле? Каждый год там бывали миллионы ее сограждан, стремящихся вкусить платиновый образ жизни; сдержанно азартные, хорошо оплачиваемые и ведущие достойную жизнь мужчины и женщины разной степени порядочности.
Но на плечи Мэри Чой будет давить ответственность перед федеральным правительством США. В эпоху перемен она станет хорошо заметной фигурой. Это ее беспокоило.
Она села на диван в гостиной, склонилась над чашкой кофе и глядела на бледный рассвет над восточными холмами с помощью канала для мониторинга, переключаясь между камерами, установленными снаружи, и получая изображения с разных ракурсов. Зная, что морально и физически подготовилась к этому дню настолько, насколько вообще могла. Ожидая.
Жалея об Эрнесте. Прогоняя эти мысли.
Маленькая девочка дивилась как далеко ушла, живет в крыле Комплекса следователь зои в теле, какое она давно хотела, вообще все по-другому. Что подумает Мать, сестра, братец Ли. Печаль о годах их общего молчания; ее трансформация – последнее оскорбление, добавленное к прежней глубокой обиде. Ты больше не дочь не сестра. Теа. «Я стала той, кем стала, потому что мне
