Мэри покачала головой.
– Нам предложили провести собственный поиск.
– Les Oncs действуют тщательно, – сказала советник Лопес. – Мы, как и вы, высококвалифицированные профессионалы. Весьма сожалею, что ваши коллеги не смогут присоединиться к нам.
Мэри снова взглянула на картины без рам – просто натянутые холсты и деревянные панели; их удивительно яркие примитивные краски притягивали взгляд. Нарядные боги в европейской одежде наблюдают сверху за чувственными женщинами и угрюмыми мужчинами, внутри раскрытых, как вагины, деревьев, виднеются скелеты, пестро раскрашенные туктуки везут в горы свадебную процессию.
– Мое ведомство не имеет ни малейшего отношения к конфликту федералов с полковником Ярдли, – сказала Мэри. – Я ищу человека, убившего без причины восьмерых молодых людей. Меня заверили, что ваше правительство предоставит мне надлежащие полномочия, чтобы арестовать его и забрать с острова.
– Положение изменилось. Как аукнется, так и откликнется, вот как теперь дуют ветры. Можем только заверить вас, что провели расследование. Убийцы, Голдсмита, здесь нет. Он не прилетал никакими рейсами за последнее время.
Мэри посмотрела на Сулавье; тот склонил голову набок и сочувственно улыбнулся.
– Вы позволите мне провести расследование самой? – спросила она.
– Это серьезное дело. Эспаньола – очень большой остров, в основном горы. Если он здесь и мы его пропустили – вряд ли, поверьте мне! – возможно, он отправился в пещеры или в леса, а такой поиск требует нескольких месяцев и тысячи инспекторов. Легче найти блоху в комнате, полной papier chiffoné.
Советник Лопес дернула плечом, как лошадь, сгоняющая муху. Затем потянулась разгладить там черную ткань, пристально посмотрела на Мэри и сказала:
– Вижу, вы сомневаетесь. В качестве профессиональной любезности: пока вы на нашем острове, мы, если хотите, постараемся оказать вам поддержку.
– Буду очень благодарна. Есть ли шанс, что мои коллеги смогут присоединиться ко мне?
Лопес наставила на Сулавье два пальца, словно ствол пистолета, как бы подсказывая, к кому обратиться за ответом. Он улыбнулся, наклонил голову и печально покачал ею.
– Это зависит от полковника сэра, – сказал он. – Но его позиция жесткая. Никаких гостей с материка. – Его лицо просветлело. – Мы противимся запугиваниям!
Мэри не вполне его поняла – он имел в виду, что они против запугиваний?
– Да! – воскликнул он, словно она только что выразила глубокое недоверие. – У полковника сэра есть враги, и не только на материке. Нам приходится быть начеку. Это тоже часть нашей работы.
– Мы проявляем к нашим врагам такое великодушие, какое два поколения назад сочли бы неслыханным, – с легким сожалением заметила советник Лопес.
Мэри показалось, что в комнате стало жарко, хотя в здании работали кондиционеры. Мышь в коробке. Беспомощность злила ее, но она не собиралась выдавать ни эту злость, ни свой страх.
– Вы чрезвычайно затрудняете мою работу, – сказала она. – Как полицейский – коллегам: вы наверняка чем-то можете мне помочь.
Советник Лопес наморщила лоб.
– Если у вас есть время, вы встретитесь с генеральным инспектором. Я постараюсь договориться о встрече на сегодняшнее утро или день. Советник Сулавье подождет вместе с вами. Можете прогуляться по берегу моря, отдохнуть, перекусить. На побережье можно прекрасно поесть. Мы там всегда полдничаем.
Советник Лопес отодвинула от стола свое древнее кресло на колесиках и, встав, оказалась одного роста с Мэри, но еще сантиметров десять добавляла высокая фуражка, не вязавшаяся ни с ее работой, ни с ее сложением. Теперь советник Лопес выглядела мрачным клоуном, глумящимся над полицией. Лицо у нее было спокойное и безучастное. Она оглядела свою коллекцию на стенах, повернулась к Мэри и сказала:
– Для меня это окна.
Мэри кивнула.
– Очень красивые.
– Очень ценные. Тысячи долларов, десятки тысяч гурдов. Достались мне в наследство от матери. Многие из этих художников были ее любовниками. Никогда не беру в любовники художников. У них нет чувства приличия.
Мэри иронически улыбнулась, развернулась и последовала за Сулавье, который шагал по мозаичному змею.
– Да, – размышлял он вслух. – Лучше всего вам встретиться с генеральным инспектором. Есть то удачное соображение, что все мы – полиция, у нас общие цели. Вам следует сказать об этом генеральному инспектору.
Мэри хотела спросить, скоро ли сможет встретиться с Легаром, но решила, что это будет мелким проявлением слабости. Терпение и никаких ошибок. Возможно, она в Эспаньоле надолго.
Воды залива, ослепительно сине-зеленые, искрились чистотой; в такой ранний час туристов на берегу почти не было. Несколько молодых гаитян в спецовках гражданской санитарной службы водили над песком примитивными металлоискателями. Сулавье купил у одинокого пляжного разносчика две жареные рыбы-помпано и два пива, расстелил на песке покрывало и разложил на нем эти яства. Мэри села, скрестив ноги, и принялась за вкусную рыбу, запивая ее местным пойлом. Она не слишком любила пиво, но это оказалось вполне сносным.
Сулавье хмуро, но беззлобно посмотрел на мусорщиков с их детекторами.
– Трудно избавляться от привычек, – сказал он. – Эспаньольцы весьма рачительны и экономны. Мы накрепко запомнили времена, когда любой кусочек металла, любая алюминиевая банка считались богатством. Эти мальчики и девочки, а также их матери и отцы обеспечены работой. Они могут устроиться в отель или казино. Возможно, у кого-то из них отец или мать служат в армии. Возможно, они сами готовятся пойти в армию. И все же они экономны и бережливы.
– Многое изменилось, – согласилась Мэри.
– Он сделал для нас невероятно много. Благодаря ему сейчас в Эспаньоле почти нет предубеждений. Это истинное чудо. Мароны не испытывают ненависти ни к грифонам, ни к черным, ни к les blancs. Все равны. Отец рассказывал, что было сорок признанных различий в происхождении. – Он недоверчиво покачал головой. – Полковник сэр – чудотворец, мадемуазель. Мы не понимаем, почему мир так его не любит.
Инстинктивная симпатия Мэри к Сулавье моментально была завернута в холстинку и убрана подальше, едва выяснилось, кем он работает, но никуда не делась. Он по-прежнему, казалось, говорил искренне и безыскусно.
– Я не сильна в международной политике, – сказала она. – Меня интересует прежде всего Лос-Анджелес. Этого мира для меня достаточно.
– Великий город. Там живут люди со всего света. Двадцать пять миллионов! Больше, чем во всей Эспаньоле. Нас было бы больше, если бы не чума.
Мэри кивнула.
– Мы завидуем вашему низкому уровню преступности.
– Да, очень низкий. Эспаньольцы всегда умели делиться. Когда у человека так долго нет ничего, он становится щедрым.
Мэри улыбнулась.
– Возможно, именно поэтому эспаньольцы великодушны.
– Да, понимаю, понимаю. – Сулавье рассмеялся. Каждое его движение было таким, словно он танцевал; тело изгибалось грациозно, даже когда он сидел с недоеденной рыбой в руках. – Мы хорошие люди. Мой народ давно уже заслужил нормальное существование. Теперь вы понимаете, откуда в нас преданность. Но почему снаружи недоверие и ненависть?
Он пытался вызвать ее на откровенность. Разговор в итоге мог обернуться не вполне невинным.
– Я же сказала, я не очень-то разбираюсь в международных отношениях.
– Тогда расскажите про Лос-Анджелес. Меня кое-чему учили. Когда-нибудь, возможно, я
