– Это очень многогранный город, – сказала она. – В Лос-Анджелесе можно найти почти любые проявления человеческой натуры, хорошие и плохие. Мне кажется, этот город был бы не способен существовать без психокоррекции.
– Ах да, коррекция. У нас нет ничего подобного. Мы считаем наших чудаков «лошадями богов». Кормим их и хорошо к ним относимся. Они не больные – одержимые.
Мэри с сомнением наклонила голову.
– Мы умеем распознавать множество умственных недугов. У нас есть средства для их исправления. Ясный ум – путь к свободе воли.
– Вас корректировали?
– Мне это не требовалось, – сказала она. – Но я не стала бы возражать, если бы мне это понадобилось.
– Сколько корректированных в Лос-Анджелесе?
– Примерно шестьдесят пять процентов прошли ту или иную коррекцию, иногда совсем незначительную. Определенная коррекция помогает повысить эффективность работы в трудных условиях. Социально ориентированная коррекция помогает людям лучше сработаться друг с другом.
– А преступники? Их корректируют?
– Да, – сказала она. – В зависимости от тяжести преступления.
– И убийц?
– Если возможно. Я не психокорректор и не психолог. Не знаю всех подробностей.
– Как вы поступаете с преступниками, которых не исправить коррекцией?
– Это большая редкость. Их содержат в учреждениях, где они не могут никому причинить вреда.
– Эти учреждения – они и для наказания тоже?
– Нет, – сказала Мэри.
– Мы здесь верим в наказание. Вы в Соединенных Штатах верите в наказание?
Мэри не знала, что на это ответить.
– Я не верю в наказание, – сказала она, задаваясь вопросом, полную ли правду говорит. – Оно не кажется мне очень уж полезным.
– Но многие в вашей стране верят в его полезность. Ваш президент Рафкинд.
– Он умер, – сказала Мэри.
Она заметила, что Сулавье стал менее грациозным и подвижным, более строгим и сосредоточенным. Он словно бы к чему-то ее подводил, и она не была уверена, что к чему-то приятному.
– Все люди, и мужчины и женщины, сами отвечают за свою жизнь. В Эспаньоле, особенно на Гаити, мы весьма терпимы к поступкам людей. Но если они ведут себя плохо, если становятся лошадями плохих богов… это метафора, мадемуазель Чой… – Он помолчал. – Культ вуду сейчас не слишком распространен. Во всяком случае в моем поколении. Но есть вера, а есть культура… Если кто-то становится лошадью плохого бога, это тоже личная вина человека. Наказывать таких людей – делать им одолжение. Вы заставляете их души осознать ошибки.
– Испанская инквизиция какая-то, – сказала она.
Сулавье пожал плечами.
– Полковник сэр не жесток. Он не выносит приговоры своим людям. Он позволяет им решать это самостоятельно в своих судах. Наша система справедлива, но в ее основе наказание, а не коррекция. Нельзя изменить душу человека. Это иллюзия белого человека. Возможно, вы в Соединенных Штатах утратили эти истины.
Мэри не стала оспаривать это. Суровость Сулавье исчезла, и он широко улыбнулся.
– Я ценю общение с людьми извне. – Он дотронулся до своей головы. – Иногда мы слишком привыкаем к условиям, в которых живем. – Он встал, отряхнул песчинки со своих черных брюк и посмотрел за прогулочную дорожку на полицейский участок. – Генеральный инспектор, возможно, уже готов принять вас.
42
Еще один черепМожет обрушить всю гору…Популярная песня– Ты ночью не спал, – заявила Надин, опухшее лицо выдавало сварливость, ее собственный недосып, близость к срыву. Должно быть, очень тяжело заботиться о том, кто ведет себя как безумец, если это его намеренный выбор.
Она села на стул в спальне, нога на ногу, и полупрозрачная ночнушка задралась выше колен.
– Завтрак сегодня не готовлю. Ты вчера не съел мой ужин.
Ричард лежал в постели, прослеживая взглядом трещину на штукатурке потолка – память о каком-то давнем землетрясении.
– Мне приснилось, что он сбежал в Эспаньолу, – сказал он как бы невзначай.
– Кто, Голдсмит?
– Мне приснилось, что он сейчас там и на него водружают «венец».
– Зачем им это, если полковник сэр – его друг? Это было бы ужасно, – сказала Надин, ерзая. – Но как знать.
– У меня с ним какая-то связь, – сказал Ричард. – Я знаю.
– Ты не можешь знать, – мягко сказала она.
– Мистическая связь. – Он пристально посмотрел на нее, без враждебности. – Я знаю, каково ему. Чувствую.
– Глупости, – сказала она еще мягче.
Он снова уставился на потолок.
– Он не оставил бы нас просто так.
– Ричард… Он скрывается от ЗОИ.
Ричард покачал головой, убежденный в обратном.
– Он там, где всегда хотел быть, но его ожидают несколько сюрпризов. Иногда он говорил о Гвинее.
– О родине цесарок. – Надин засмеялась.
– Это была воображаемая Африка. Он считал, что Ярдли создает лучший уголок Земли. Считал эспаньольцев лучшими людьми на планете. Утверждал, что они милые и добрые и не заслуживают такой истории, как у них. Соединенные Штаты предали тамошних чернокожих точно так же, как здешних.
– Не я, – высокомерно объявила Надин. – Слушай, приготовлю-ка я завтрак.
– Мы все в ответе. Мы все должны порвать с тем, что мы есть, отринуть свои неудачи. Возможно, война – это своего рода уход в отрыв, нация становится чем-то иным. Ты так не думаешь?
– Я ничего не думаю, – сказала Надин. – Ты наверняка проголодался, Ричард. Последний раз ты ел двадцать четыре часа назад. Давай позавтракаем и поговорим о твоей рукописи.
Он резко взмахнул рукой, словно бросая что-то.
– С ней покончено. Она ничего не стоит. Я не могу выразить то, что во мне. Эмануэль бы меня не предал. Он хотел, чтобы я узнал что-то благодаря нашей связи. Понял, что нужно, чтобы справиться с нашими отчаянными обстоятельствами.
Надин закрыла глаза и прижала костяшки пальцев к вискам.
– Почему я все еще с тобой? – спросила она.
– Не знаю, – огрызнулся Ричард, рывком садясь в кровати. Надин вздрогнула от неожиданности.
– Пожалуйста, не надо так.
– Ты мне не нужна. Мне нужно время подумать.
– Ричард, – взмолилась она, – ты голоден. Ты не можешь собраться с мыслями. Я знаю, что селекционер тебя испугал. Меня он тоже испугал. Но они искали не тебя и не меня. Они искали его. Если они вернутся, мы скажем им, что он в Эспаньоле, и они нас больше не побеспокоят.
Он со вкусом потянулся, как стареющий кот. Хрустнули суставы.
– Селекционеры – говнюки, – спокойно заявил он. – Почти все, кого я знаю, – говнюки.
– Согласна, – сказала Надин. – Возможно, и мы – говнюки.
Словно не заметив этого, он встал, как если бы собирался сделать объявление. Она тоже встала.
– Сок? Что-нибудь поесть? Я приготовлю завтрак, если ты обещаешь его съесть.
Он кивнул.
– Ладно. Съем.
Надин с кухни сказала:
– Ты действительно чувствуешь связь с ним? Знаешь, я слышала о таком. У близнецов. – Она рассмеялась. – Вы же не можете быть близнецами, правда?
В гостиной Ричард внимательно смотрел ЛитВиз. Никаких новостей об исследованиях АСИДАК не передавали. Это было важно. Даже далекие звезды показывали правду: все расшаталось. Требовались какие-то радикальные меры, чтобы восстановить равновесие.
43
…те из нас, чернокожих, кого вывезли из Африки в другие части света, особенно в Соединенные Штаты, пребывают, как известно, в полном неведении относительно многих истин, в том числе относительно того, каковы мы на самом деле, как на нас повлияло рабство и/или колониализм
