Отъев, дети послушно поднялись из-за стола, чередою подошли к отцу. Дмитрий Константинович, как обычно, поцеловал на ночь сперва дочек, Машу и Дуняшу (Марья, старшенькая, уж невеста, пора и жениха присматривать. А с великого стола, может, и дальше было б видать, подумалось в противоположность давешнему.), Семена и Ванюшу, тринадцатилетнего Васю, старшего из сыновей (и ровесника московскому Митьке!). Василий сухо поворотил к отцу щеку, повременил уходить, и Дмитрий Константинович вздохнул, поняв, что и в дому не обойдется без укоров. Сыновья растут. И тятя уже не всегда оказывается самым-самым сильным, и не так уже безразлично, победил ли он врагов, как мнилось только что.
- Так скоро! – гневно выговорил сын.
Князь вздохнул:
- Как пришлось.
- Седьмицы не высидел!
Оказалось, сын говорил не о Владимире, о Суздале. И это стало еще обиднее.
- Почему? – почти выкрикнул Василий.
- Знать, такова судьба, - вновь вздохнул Дмитрий Константинович.
- Почему не дрался? Почему?!
Среди Дмитриевичей боролись две породы. Маша, Сема и маленький Ванюша - еще пока трудно было разобрать, но похоже было на то - уродились в отца, высокими, сухими, с узким твердым лицом, а Вася с Дуней – помягче и лицом покруглее, в свою бабку, княгиню Елену. Особенно это заметно было у Василия, которого даже прозвали на мордовский лад Кирдяпою.
- Кому драться? – возразил Дмитрий Константинович своему так непохожему на него сыну. – Свои суздальцы, и те в бой не рвались, а уж из Владимира проводили мало не с песнями и плясками. И все ж таки было драться, людей положить, и все одно проиграть? Град отдать на разор! Того хотел бы? А греха не боишься?
- Чернь! – зло сплюнул Кирдяпа. Князь задумчиво проследил грязный белый ошметок. В другое время, не задумываясь, отвесил бы парню подзатыльник… но в сем трудном разговоре замаранный пол был сущим пустяком.
- Не говори так! – возразил он сыну. – Без мужика и князю пропасть. Землею правишь, с земли и кормишься, так с землею, волей-неволей, а приходится считаться. В бой плетью не погонишь.
- Татары!
- Ну да, грозное войско – тридцать татаринов. Кабы три тумена… - Да и того не нать, додумал про себя. Свою землю разорили б наперед вражеской. Да и… это Владимирщина-то - вражеская земля?
- Да кажный сотню московитов разгонит, не взопрев!
- Ой не скажи…
Не то, не про то баять надобно! Сказать бы тебе, сын, то, что и сам понял только что, с запозданьем на две войны. Да не подобрать слов… Спросишь: неужто ты глупее? Трусливее? Чего ж тебе недостает! А для того, чего недостает, самый мудрый мудрец еще не придумал слова. Чего-то безымянного и неосязаемого, но что важнее всего остального. Без чего бесполезны и полки, и звонкое серебро, да что само – было бы! – притянет и серебро, и полки, даже ум притянет, недостанет своего, так чужой, что лучше своего окажется. Нет, этого, что ведал Андрей, и ныне уразумел он сам, все равно не понял бы его яростный сын, не понял бы и брат Борис. Разве что еще через двадцать лет.
- Я этого так не оставлю! – взвизгнул Василий (голос-то ломается, с легким удивлением заметил отец), со всей дури двинул кулаком по столешне. Непристойно так вести себя при родителе-батюшке… но князь и на этот раз не окоротил сына.
***
Лукерья, подойдя к калитке, сняла с плеч коромысло, поставила тяжелые водоносы на землю, собираясь отворить, и тут заметила соседку, окликнула, приветствуя. Варюха, выйдя со двора, пыталась закрыть ворота, но никак не могла сдвинуть створку. «И на что такую тяжесть навешивать, от кого хорониться?», - проворчала про себя Лукерья, ухватившись за кованое железное кольцо, потянула со всей силы. Ворота захлопнулись очень даже легко. Изблизи она увидела, что соседка выглядит нездоровой, лихорадочно горит лицо.
- Ай занедужила? – посочувствовала она.
Варюха кивнула. Глаза у нее были красные и воспаленные.
- Верно, простыла… - и вдруг согнулась пополам, хватаясь за горло. Ее вырвало кровью. – Или съела чего-нито… - выговорила она с трудом.
Лукерья потеряно смотрела на грязно-розовые брызги на своем подоле.
Комментарий к 1360-1363.
[1]Августа
[2] Некоторые
[3] Ноги
[4] Шли впереди
[5] Этой фразы в Житии нет.
[6] Оборванец, голытьба.
[7] 2 мая по старому стилю, День перенесения мощей Св. Бориса и Глеба, назывался Соловьиным, так как по примете, в это день прилетают соловьи.
[8] В средневековой Руси существовал обычай давать ребенку так называемое «прямое» имя (по святому, в день которого он родился), которое потом заменялось или дополнялось именем крестильным.
[9] Суздальский, Московский, Тверской, Рязанский, Смоленский.
[10] зятем.
[11] Согласно другим версиям, Мюрид был сыном Хидыря («Рогожский летописец») или Орда-Шейха («Аноним Искандера») и, таким образом, приходился Тимур-Ходже братом. Б.Греков и А.Якубовский («Золотая Орда и ее падение») придерживаются последней версии.
========== 1364. ==========
Илья был в отлучке, когда умерла Лукерья. Он, раскрасневшийся от быстрой скачки, влетел в сени и враз остоялся. Понял еще до слов, по резкому запаху уксуса. Надя яростно терла пол. Он выдавил:
- Кто?
Они молча стояли у свежей могилы, и Надя крепко держала за руки Семена и Степана. А Илья думал: надо радоваться, что это случилось сейчас. Скоро уже ни у кого не будет отдельных могил.
***
В прошлый раз чума пощадила Тверской княжеский дом, но ныне взяла свое сторицей. Первой умерла маленькая литовская княжна, дочка Ульянии, в недобрый час приехавшая погостить у бабушки. Затем княгиня Анастасия. Судьба была к ней милостива, не дав узреть смерть сыновей.
Всеволод умирал долго и мучительно. Сильное тело отчаянно боролось с болезнью, и Илье даже часом, дуром, поверилось, что хоть на этот раз случится чудо. Он не отходил от своего князя, подносил воды, поддерживал голову, Всеволод пил, захлебываясь, и его тут же выворачивало наизнанку, и Илья кидался подавать посудину, уже не обращая внимания на запах, не боясь измараться кровавой мокротой… Хоть на этот раз, один-единственный раз, Господи!.. О смерти жены князю не сказали. Всеволод впадал в забытье, вновь приходил в себя, попытался улыбнуться, прошептал - говорить уже было трудно, и Илья разобрал с трудом:
- Как Семен…
Всеволод Холмский умер восьмого января.
Илья вышел на мороз. Колючий воздух обжег легкие. С удивившим его самого равнодушием Илья подумал, что не стоит идти домой, тащить заразу. Было жаль только, что перед смертью он так и не увидит детей…
После Всеволода умерли
