Не дойдя до меня пары метров, он приостановил движение. Его глаза, полуприкрытые тяжёлыми пухлыми веками, с сонным видом обратились на мою персону. Я услышал слабое непрерывное сопение — должно быть, он размышлял, кто я такой и что тут делаю, — а потом он раскрыл рот и воскликнул:
— Хрунчащик! Духлячишь оферепнуть?
— Чего? — опешил я. Утильщики из бригады громыхнули слаженным смехом.
— Духлячишь? — с вопросительно-обиженной интонацией повторил Сакахалла. — Плю го. Ча хапрова?
Я затравленно огляделся по сторонам. Но люди в коричневых спецовках отнюдь не спешили прийти мне на помощь. Они столпились вокруг и с явным любопытством ждали продолжения беседы. Я лихорадочно придумывал подходящий ответ. Сакахалла, как чайник, поставленный на огонь, начинал сопеть всё громче и громче; лицо его при этом скривилось, словно от боли. Отчаявшись добиться понимания, он безнадёжно взмахнул короткопалой рукой.
— Э! Бусяш!
И, потеряв ко мне всякий интерес, двинулся к фургону. Утильщики, всё ещё посмеиваясь, начали разбирать тележки. Пару раз меня вежливо, но твёрдо отодвинули в сторону. Потом кто-то совсем нахально дёрнул меня за куртку, я обернулся и увидел Иттрия. При взгляде на его улыбающееся лицо мне стало как-то легче, хотя странный привкус унижения не выветрился окончательно.
— Рад тебя видеть! — шепнул Иттрий. — Поговорим?
И он мотнул головой в том направлении, откуда пришла бригада. Я колебался. Не идёт ли это вразрез с местными правилами? Но Иттрий не был бы эмпатом, если б не знал о моих сомнениях больше меня самого.
— Не бойся. Сакахалла не будет против, если я угощу тебя чаем. Он — незлой человек, хотя и кажется странным…
Итак, в скором времени я сидел вместе с Иттрием на дежурном пункте утильщиков и прихлёбывал из кружки горячий и сладкий чай. Такой горячий, что первым глотком я обжёг себе язык. Может, это было и к лучшему, иначе бы я завалил Иттрия вопросами. А так — он начал первым и в том порядке, в каком ему хотелось.
— Я рад, что мы встретились, — повторил он. — Я хотел переговорить с тобой. Особенно с тех пор, как услышал новость о дезертирстве этого… — тут он поправился, — о дезертирстве Рема Серебрякова.
— У него остались тут друзья? — спросил я. Иттрий покачал головой.
— Его считали законченным психом. Тебя это, может быть, удивит — после общения с Сакахаллой.
— Что с ним не так? — сказал я, имея в виду шефа ДУОБТ.
— Это какая-то болезнь. Засекреченная. Не заразная, — поспешно добавил он, заметив, как я дёрнулся. — Его тучность, кстати, — тоже один из симптомов. Факт тот, что шеф — как та собака из анекдота: понимает всё, что ему говорят, а ответить внятно не в состоянии.
Меня неожиданно осенило.
— Поэтому им понадобился эмпат?
— Угадал, — отозвался Иттрий. — Я при нём вроде толмача. Конечно, я не мог заглянуть в официальные документы, но когда по телевизору стали твердить о бегстве Серебрякова, я решил прикинуться дурачком и собрать как можно больше слухов.
— Блестящая мысль, — сказал я от чистого сердца.
— Спасибо… Так вот, что я узнал. Во-первых, этот Рем не местный. Появился в Таблице неизвестно откуда пару лет тому назад. Похоже, до того, как наняться в ДУОБТ, он какое-то время бомжевал на улицах. А когда узнал, чем занимаются утильщики, попросился к ним. Биоткань он всей душой ненавидел. И огов тоже. В этом все показания сходятся.
— «Нелюди не в счёт», — задумчиво сказал я. — Почему все так ненавидят огов, а?
— Ненавидят? — удивлённо переспросил Иттрий. — Уверяю тебя, ксенофобия и ненависть — разные вещи. Вторая нужна, чтобы замаскировать первую.
На моём лице, должно быть, отразилось недоумение. Иттрий взял со стола кружку и начал бесцельно вертеть её в руках.
— Видел когда-нибудь тараканов? — внезапно спросил он. От неожиданности я засмеялся, но эмпат сохранял серьёзность.
— Видел? — повторил он.
— Ну, разумеется! Я, кажется, понял, о чём ты. Тараканы такие мерзкие на вид…
— …что в первый раз ты бежишь от них сломя голову! — подхватил Иттрий. И очень тихо закончил:
— А потом тебе хочется их убить…
Больше он ничего не прибавил, но я почувствовал какую-то неловкость. Неудобно было спрашивать у Иттрия, испытывал ли он по отношению к огам нечто подобное. Потом я вспомнил, что когда мы встретились, он улыбался. Теперь, задним числом, мне казалось, что улыбка была несколько принуждённой. И он ни разу не взглянул в сторону фургона, старательно делая вид, что не происходит ничего особенного. Чересчур старательно.
В конце концов я решил обойти эту скользкую тему.
— Но ведь оги не тараканы, — сказал я. — Что касается Рема… возможно, у него были какие-то личные причины не любить огов.
— Тут ты попал в точку, — поспешил ответить Иттрий. — Он не особо распространялся о своём прошлом, но некоторые слышали, как он рассказывал своей девушке, что жил в плену на Фабрике.
Я пожал плечами и пробормотал:
— Не знаю, чему тут больше удивляться: тому, что у него была девушка, или его байкам на эту тему.
— Значит, тебе в это не верится? — напрямик спросил эмпат.
— Не очень, — признался я. — Хотя… если это правда, у него могли быть счёты с огами и их хозяевами. Но тогда получается, что здесь он был на своём месте. По какой причине его объявили в розыск?
— Может быть, он приложил руку к развалу Купола?
— Каким образом? Ты же не будешь спорить, что там было Изменение?
— Но наши хозяева отрицают свою причастность, — возразил Иттрий, понизив голос. — А в этом Реме… было кое-что странное.
— У нас считают, что все утильщики… малость того. — Я повертел пальцем у виска. — Уж прости за откровенность.
— Ничего, — он засмеялся. — У нас то же самое говорят о транзитниках. Но я, слава богу, эмпат и могу судить со своей колокольни. И когда я говорил о Реме, я имел в