Машина пробуждения

стоявшей в дверях своего дома и отчаянно вращавшей го­ловой, но, кажется, боявшейся сделать хотя бы шаг. С кончиков ее пальцев сочилось какое-то жидкое дерьмо. Купер и его гид свернули на узкую улочку, над которой были натянуты белье­вые веревки.

— Знаешь, я всегда мечтал жить на лодке, — произнес Ник­сон, заткнув большие пальцы рук в шлевки своих коротеньких штанишек.

— Да ну? — недоверчиво сказал Купер.

Никсон скорчил рожу.

— Разумеется, нет, идиот. Всю свою жизнь я мечтал только об одном, — хохотнул немальчик и перепрыгнул через лужу. — Мой одноклассник как-то сказал, что за время нашей совмест­ной учебы голосовал за меня не менее двадцати раз, когда я из­бирался то на одну ученическую должность, то на другую. Я, дружище, очень хорош в том, чтобы добиваться того, чего хочу. — Никсон прикусил губу. — Жаль только, не настолько хорош, чтобы удержать полученное в своих руках. Вот мы и пришли.

У причала дожидалась баржа. За штурвалом тихо стояла бочкообразная женщина, а пожилой мужчина с длинными жел­товато-седыми волосами и испачканной супом бородой махал Куперу рукой. Никсон переминался с ноги на ногу, ему не терпелось как можно скорее отправиться в путь.

— Познакомься с капитаном Боул, — сказал он Куперу, ки­вая на квадратную женщину. — Она доставит нас в самую гущу событий.

— Привет-привет, синяя птица! — совершенно по-девчачьи помахал рукой старик, радостно улыбаясь Куперу. — Наконец-то ты проснулся.

— Ну да! — согласился Купер. — А что, было как-то иначе? Едва он успел подняться на борт, как баржа отчалила.

— Даже не спрашивай, Купер, — раздался из-за спины ка­питана голос Сесстри. Она сидела на ящике, скрестив ноги и привалившись спиной к деревянной сараюшке, служившей капитанской каютой. На коленях у нее лежала книга, а на угол­ке губ дымилась коричневая сигарилла. — Даже. Мать его. Не спрашивай.

Старик потянул себя за желтую бороду.

— А разве так не бывает со всеми нами, сын мой? Все мы порой бываем иными и непроснувшимися.

— Не спрашивай, Купер, — сказал Никсон, закатывая глаза и тоже запрыгивая на грузовой ящик. — Ничего. Мать его. Не спрашивай.

Кубическая женщина, стоявшая у штурвала, сконфуженно пробубнила, продолжая вести судно по узким каналам Непо­добия:

— Ты уже успел побывать на борту «Яркой». Только тогда ты лежал в мешке, а на голове у тебя была основательная шишка.

— Правда? — посмотрел на капитана Купер; та выглядела... семижильной, вот, пожалуй, подходящее слово. — А когда?

Сесстри подалась вперед и ногой сбросила одну из своих книг за борт баржи.

— Сказала же тебе, — произнесла розоволосая, прежде чем вернуться к своему чтению; поза ее казалась непринужденной, хотя воняло от нее сейчас, как от мусорной шаланды.

Старый матрос широко развел руками и провозгласил:

— Мистический делирий, безумная страсть!

Капитан Боул кивнула в его сторону:

— Старина Уолтер присутствовал при этом. Мы отвезли тебя в Ля Джокондетт менее чем три ночи назад.

— А, ну спасибо вам за это. Это мне очень... помогло?

Сесстри скорчила гримасу.

— Ты не злишься? — спросила Боул. — Не оскорблен? Не жаждешь мести?

— Приятно познакомиться, Уолтер. — Купер принял ладонь старого безумца и от всей души пожал ее, прежде чем ответить капитану: — Нет, капитан Боул. Мирам приходит конец. Или что-то вроде того. То, что вы были причастны к моему похище­нию... Что ж, что было, то прошло да быльем поросло.

Боул как-то двусмысленно качнула головой.

Старик одарил Купера заговорщической улыбкой, а в глазах его отражалось желтое пламя факела.

— Делю я полуночные оргии с юными и танцую я с теми, кто танцует, да пью с теми, кто пьет.

— Звучит неплохо. Кого-то цитируешь? — спросил Купер; во всяком случае, ему показалось, что это цитата.

Уолтер выпятил грудь:

— Слова моей книги — ничто, но суть ее — все.

Купер, все еще переполняемый удивительным весельем, защищающим его психику, похлопал старика по спине — Уол­тер оказался куда более крепким парнем, чем предполагали его костлявые запястья и плечи.

— Тебе стоит издать ее, Уолт.

Уолтер захихикал и с каким-то особым наслаждением во­нзил свой шест в воду.

— Я все ищу что-то, да так и не нахожу, хотя и старательно искал весь долгий год, напевая подлинную песню мятущейся души.

С той стороны, где сидел Никсон, донесся глумливый смешок.

— Вы оба педики с Восточного побережья, — вздохнул как бы между прочим неребенок, кивнув на старика. — Вот только он хотя бы знаменит.

Купер внимательно посмотрел на безумца и сместил фокус зрения так, как недавно научился. Под красной цыплячьей кожей шеи Уолтера он увидел имязнак — потертую папку со звездой на обложке и зажатыми между листами пучками тра­вы. Символ потянул за неожиданную ниточку, и Купер, не обращая внимания на то, как Никсон швыряет камушки в воду, вдруг понял, что знает, кто такой этот иссушенный матрос.

— Уолт... — восхищенно и едва слышно произнес Купер. Из глубин воспоминаний об уроках литературы всплыл образ. — Ты ведь уже издавался, верно?

Уолтер с энтузиазмом тряхнул головой:

— И я покажу, что ничего нет прекраснее смерти[45].

Купер поднял голову — его взгляд привлекли черные фигу­ры, стремительно проносящиеся над зданиями. Капитан Боул выдала несколько замысловатых ругательств, заставивших бы покраснеть даже шанхайского матроса.

— Снова они. Уолтер, сможешь обогнать этих ублюдков?

Услышав это, Уолтер расхохотался, изливая свою радость в зачинающийся день. Только сейчас Купер обратил внимание на то, что утреннее солнце, показавшееся над крышами домов, на самом деле являло собой три лиловых шара. Он даже не за­мечал, какой цвет сегодня решило примерить небо. «Я начинаю к этому привыкать», — изумился он, не зная, стоит по этому поводу радоваться или грустить.

— Ха! — Уолтер одобрительно ткнул Купера пальцем. — Так что,