Во всяком случае, Купер очень на это надеялся. Но затем из оставшихся сегментов разрубленного тела выдвинулись вспомогательные опоры, и королева медленно-медленно поднялась. Из ее драконьего зева вырвалось шипение, из-под грудей поднимались облака пара, плоский живот сотрясала дрожь. Цикатрикс изгибала шею, поворачивая огромную голову то в одну сторону, то в другую. Что-то защелкало, и из рогатого боевого шлема выдвинулось его уменьшенное подобие.
«Это еще что?» — подумал Купер. Пурити выругалась.
Словно расстегнув комбинированное платье при помощи скрытой молнии, королева избавилась от нижних сегментов экзоскелета и вышла из панциря, ступив изящными ножками на золотой пол. Одна, две, три, четыре, пять, шесть... Шесть стройных ног, отнятых у трех юных фей, — подвижные и гибкие, вынужденные подчиняться заданной машиной хореографии. Поочередно размяв каждую пару, Цикатрикс побежала вперед. Ноги были слишком короткими для ее тела, что придавало королеве сходство с какой-то злобной куклой. Прикрывавшие их алюминиевые юбки играли двойную роль — и служили радиаторными пластинами, и скрывали место сочленения украденных ног с корпусом.
Она, будто змея, сбросила с себя старую, все еще сохраняющую прежние очертания кожу — пустые рога, панцирь, похожие на руки скелета сервоприводы. Дракон, насекомое, танцовщица — Цикатрикс уверенно приближалась.
— Убивай моих наследниц, царапай краску на моей новой ходовой части, испаряй моих призрачных небесных владык — делай все, что тебе заблагорассудится, Купер-Омфал, — злорадно произнесла королева фей. При взгляде на эту пародию на сороконожку по коже начинали ползти мурашки. — Я просчитала даже самые невероятные невероятности и создала такие тела, какие ты себе и представить не сможешь.
Все дело в руках, — продолжала она. — Отдай меня на растерзание Зримым, если я знаю, кто и когда их создал, но эти руки из металла и камня зарыты под Высотами Амелии, и скажу тебе по секрету, Купер, я собираюсь откопать их, подключить к своим системам и вырвать могучие цепи из их основания. А когда удила города окажутся в моей власти, мальчик, я направлюсь на этом звере навстречу солнцу.
— Может, я и был скверным князем, — шагнул вперед Эшер. Он все еще истекал кровью, но при этом вдруг стал казаться сильнее. Выше? — Но этого я не допущу.
Сквозь прорехи в изодранной рубашке начали вырываться лучи света, и Эшер сорвал ее с себя. Его нагота была куда более вызывающей, нежели могла показаться при иных обстоятельствах; возможно, причиной тому была цельнолитая золотая сфера, стены которой сверкали вокруг, или же собравшаяся компания, или мертвая богиня на другом краю кольцевидного мостика над окровавленной ямой. Прама наконец нашла в себе силы подняться и как-то очень странно посмотрела на Эшера. Она тоже была обнажена, но окутавшая ее мантия света и царственности скрывала этот факт. Купер ее не ощущал, но это было особо подчеркнутое «ничто». Задержанное дыхание, затаенная злоба.
Когда Эшер разделся, он одновременно стал и больше, и меньше походить на человека: канаты мышц, узкие суставы, пучок темно-серых волос вокруг репродуктивных органов — но шрамы между его ребер светились все ярче и ярче, и свежие клетки заполняли жутковатые раны. Когда сияние, исходившее из-под его кожи, усилилось, происхождение Эшера стало очевидным. Аристократичный нос вытянулся, превращаясь в гребень, ниспадавший ниже подбородка и поднимавшийся выше макушки, а его глаза, все так же мерцавшие оттенками красного, голубого и зеленого, сплавились вместе, образуя единое око, обрамленное охватывающим всю голову и далеко выступающим сзади костяным наростом.
Но куда важней морфологических перемен стало сияние, разгоравшееся под его исцеляющейся кожей, — этот серый внешний слой вспыхнул, точно целлулоидная пленка в костре, и засверкал белизной. Ударь Куперу в глаза свет сотни фотовспышек, эффект был бы тот же. Сверкающие полипы были очень похожи на те светящиеся шипы, которые Купер видел на боках своей подруги, воображаемой белухи, которая на самом деле была одной из Первых людей, называвшей себя то Алуэтт, то Шкурой Пересмешника, то Чезмаруль. Но также они повторяли те угасающие угольки, что все еще мерцали под кожей погибшего безымянного существа, столь долго питавшего энергией системы Последних Врат. У Прамы, разумеется, были точно такие же, однако более яркие, световые пятна вдоль боков лучащегося тела, дугами идущие по линии ребер и окружавшие роскошные груди.
Купер посмотрел на Сесстри, его переполняли вопросы, но та только кивнула, наблюдая за преображением Эшера, и на лице ее проступила глубокая печаль. Возможно, она давно понимала, кто он такой, только не хотела себе в этом признаваться. Подобный самообман был совсем не характерен для Сесстри, но теперь все кончилось.
«ОнВышеМеняТеперь, — услышал ее тревогу Купер. — ВышеИСломлен».
Облик Эшера потрясал Купера тем, что был одновременно и знакомым, и в то же время чуждым. Его стойка, бедра и руки a contraposto[49], удлиненные конечности, широкие плечи — все напоминало о прежнем Эшере. Но как же изменилась его анатомия! Лучащаяся мегаваттами света кожа, странный новый череп, угрожающий рост и аморфное нечто — то ли крылья, то ли плавники, то ли антенны — все это казалось настолько инопланетным, что у Купера заболела голова. Неудивительно, что Сесстри пребывала в расстроенных чувствах, наблюдая, как ее возлюбленный превращается в... Во что, кстати? Во что-то недосягаемое для нее.
«Это же эср, конечно». Купер впервые увидел имязнак Эшера после того, как тот принял свое подлинное обличье. Белая печать мерцала параллельно и чуть выше его лба. Купер вспомнил свои первые впечатления о сером человеке: «Подобен носу призрачного корабля, только что вернувшегося в строй, — корабля света, корабля птиц». Теперь Купер знал, что когда он только-только проснулся в этом мире, чутье его не подвело: этот человек и в самом деле был важен. Этот человек был князем Ффлэном. Ффлэном Честным. «Придурок».
Он атаковал Цикатрикс без предупреждения, двигаясь столь же стремительно, как и всегда, превращаясь в росчерк света. Ее громадная голова запрокинулась, зажатая в огромных сияющих руках Эшера. Он выдернул кабели из ее корпуса и склонился к ее лицу.
— Во всей этой одинокой вселенной я люблю только двух женщин, — прошипел он в зарешеченное отверстие, где подобало находиться уху королевы фей, — и
