Машина пробуждения

на порывистом ве­тру. Ее руки и голова остались открытыми, и собравшаяся пу­блика ничего не могла с собой поделать и разглядывала эту ее голову, так похожую на шлемы ее охранников. Она казалась ожившей реликвией, и, очутившись рядом с ней, ты будто бы переносился на миллионы лет в прошлое.

Человек, приблизившийся к Куперу, казался скукожив­шимся под давлением окружающей обстановки — вот на­сколько были важны домашние стены для хорошего само­чувствия Тэма. На солнце лицо его выглядело не столько хитрым, сколько просто привлекательным, зато рыжевато­каштановые волосы и выступающий нос придавали еще боль­ше сходства с лисой, чем прежде. Он был одет в изящный серый камзол со светло-коричневой горжеткой и выжидающе смотрел на Купера.

— И что на сей раз, юный Тэм Лин? — поинтересовался тот, затеняя лицо ладонью, чтобы посмотреть в глаза помощнику маркизы.

— Я, мать твою, свободен, — интонации Тэма были ворчли­выми, но при этом он улыбался.

— Не боишься, что Лалловё за тобой вернется? — Купер не сдержался и спроецировал на собеседника собственные трево­ги. Хотя, если подумать, они у них с Тэмом должны быть об­щими.

— Нет. Я не настолько важен. — Слуга фей отбросил с глаз прядь волос. — Чего не могу сказать о тебе.

— Это точно. Я до сих пор чувствую свой палец в ее теле. И это настолько отвратительно, что дальше уже некуда.

Тэм посмотрел на собственный мизинец так, словно бы тот был чем-то вроде оберега от превратностей судьбы.

— Купер, однажды так или иначе она...

— Да, знаю. Мне крышка.

Тэм скривился:

— Я бы посоветовал тебе свести счеты с жизнью, чтобы разорвать эту связь и прикончить палец, да только Шестой Серебряный, невзирая ни на что, сохранит твой мизинец для Лалловё. Сочувствую.

Купер согласился, а затем кивнул в сторону Эшера, Сес­стри, Алуэтт и Прамы, дружелюбно помахал Пурити и Кайену и, пожав плечами, посмотрел туда, где стоял совершенно по­терянный Окснард.

— Зато у меня есть те, кто сможет прикрыть спину. А вместе с ними и куда более серьезные проблемы.

— Ну что ты можешь поделать с тем, что Смерти больше нет, Купер?

И в самом деле — что он мог? Неужели только наблюдать, как все миры превращаются в дурдом? Толстяк скорчил кис­лую мину.

— Вообще-то я говорил о своей спине. Ты ее видел? Это же ужас какой-то.

Что-то сухое и теплое скользнуло по его руке. Опустив взгляд, он увидел, что Тэм взял его ладонь в свою.

— Я привык ко всяким ужасам.

Купер вздохнул, а Тэм опустил голову ему на плечо.

— Тебе стоило бы держаться от меня подальше, Тэм.

— Знаю. Вот только член тебе в рот.

— Если честно, я бы предпочел сейчас кофе. — Купер благо­дарно сжал теплую сухую ладонь бывшего пленника фей.

— А как насчет и того и другого?

Купер улыбнулся, а затем вновь нахмурился — его фантом­ный палец дернулся где-то там, среди далеких миров. Он думал о вивизисторах, соединявших его с новой королевой Семи Серебряных. Это никогда не кончится, не так ли?

И словно подтверждая эту его мысль, Алуэтт шагнула впе­ред и развернулась в нечто большее. Одним движением она разделила зерно своего тела и выросла, отращивая целые ветви новых органов чувств, улучшенных мыслительных способно­стей и талантов, недоступных бренной плоти. Глядя прямо на нее, Купер ощутил, как перемены изливаются из нее, подобно ледяной волне, когда эта странная женщина взорвалась внут­ренней энергией, превращаясь лишь в подобие человека. В тот момент, когда произошло преобразование в то состояние, ко­торое Купер мог определить лишь как присутствие, он понял, что теперь ее зовут Шкура Пересмешника. А затем, когда об­лака красных волос обожгли пространство всей полнотой ее подлинной сути, он осознал, что она снова носит свое настоя­щее имя — Чезмаруль. Так много личностей для одного суще­ства, везде сующего свой нос, — неужели все Первые люди настолько сложные? Эшер вроде нет, но можно ли сказать с уверенностью?

Но заговорила не Чезмаруль Красная Лента. Речь произ­несла Прама, принявшая на себя обязательства княгини.

— Настали смутные времена. Умирающие больше не Уми­рают. Мы чувствуем на своих языках поднимающуюся желчь всех миров, но сейчас, пусть даже на пороге конца всего и вся, мы разделяем вместе мгновение покоя. В ожидающую нас го­дину нам может понадобиться память об этом дне; так раскрой­те свое сознание, чтобы ощутить вкус слез и молока, аромат витающих в воздухе лепестков, гул воды, изливающейся в мо­ре небес. — Она немного помолчала. Брызги водопада охлади­ли лицо Купера. Воздух наполнился лепестками бархатцев и вишен. — Многие из вас в последние дни опасались того, что стали свидетелями конца всех миров. Но, боюсь, мы столк­нулись лицом к лицу с чем-то куда более скверным. И все же есть лишь одно, что можно сказать о выпавших на нашу до­лю испытаниях: жизнь продолжается и мы все будем жить... По правде сказать, у нас просто нет другого выбора. Ведь умер­ла она.

Прама подождала, и Чезмаруль качнула головой в сторону погребальной ладьи. Красные кудри протянулись к трупу, по­добно стилизованному изображению ветра. Полипы, росшие вдоль тела безымянной Первой, все еще тлели — они были настолько древними и огромными, что смерть не могла совла­дать с ними несколько дней, — но свет их ослаб. Прежде мер­цавшие свечами, теперь они едва заметно пульсировали крас­ным огнем.

Должно быть, когда-то это существо производило потряса­ющее впечатление.

— В мирах настоящие, последние похороны редки, но сегод­ня мы отдаем морю тело одной из наших мудрейших предста­вительниц, одной из самых древних Первых. Мало кто родил­ся раньше нее, и она была прародительницей всей расы эсров, основавших Неоглашенград. Также она стала и матерью Смерти, принеся себя в жертву и превратив свою плоть в источник той энергии, что даровала покой.

Задолго до появления Третьих людей и, может быть, даже до того, как возникли потерянные Вторые, эта безымянная героиня была заточена глубоко под землей в саркофаге из зо­лота и света, и благодаря ее самопожертвованию древним уда­лось распечатать бутылочное горлышко бытия и открыть По­следние