Машина пробуждения

бы оплакать разве что боги да стихии. Проницательный чуждый разум Шкуры Пересмешника ощутил, что эта комната рыдает горю­чими слезами, до соплей обиженная ее редкими предательствами. Эти стены оплакивали круг, прочерченный танцем в пыль­ной пустоте. Стены заходились в истошном вое, потому что они знали: Шкура Пересмешника никогда и ни при каких обстоя­тельствах не пожелала бы заставить хоть что-то пропасть. Исчезновение — вот что пробуждало ее ненависть, что было ее страстью, жертвоприношением и падением.

Шкура Пересмешника никогда не позволяла ничему про­пасть.

Кроме тех случаев, когда именно это она и делала.

Глава первая

И сердце мое продолжало кричать, споря с самим собой: я существую. Существую. Существую.

Мне не дано знать, для чего рождена, но не Смерти уж ради — точно. Я вижу их, Умирающих, состарившихся душой, с лицами, с которых рутинный мир стер все краски; вижу, как они бредут сквозь храмовой лес под Куполом. Боже мой, до чего же они похожи на птиц! Их так же ведет инстинкт.

Я долго наблюдала отсюда за этими пташками и видела, как они умирают: их тела испаряются подобно дыму, а на лицах в последний миг возникает умиротворенное выражение. Един­ственный подлинный покой, что доступен им в десятках, сот­нях, а то и тысячах жизней. Покой в виде сломанных часов.

И потому я ненавижу их, этих дурацких птиц, ищущих Смерти. Будь в моей власти лишить Умирающих их Смерти, я бы так и поступила. Почему они могут обрести покой, недо­ступный мне?

Сильвия Плат. Пустые небеса и Умирающее искусство

Открыв глаза, Купер первым делом увидел призрак — женщину, баюкающую его голову в своих руках. Лицо его прозрачным розовым облаком окутали ее волосы. У нее были ангельские глаза цвета мокрой соломы, а пахла она пергаментом, старой дубленой кожей. Когда его глаза привыкли к свету, он понял, что веснушчатое личико незнакомки смуглое, почти бронзовое; Купер ждал, когда же она заговорит. «Это небеса, — скажет призрак. — Ты обретешь здесь покой и забвение. Друг, мы исцелим твои раны».

«Добро пожаловать домой, — добавит она. — Тебя не было с нами так долго».

А Купер улыбнется, покорится ее воле, и эта женщина уве­дет его в место, полное света.

Чего он не ожидал, так это пощечины. Как и второй — еще более болезненной.

И уж тем более он не мог и представить, что ангел вдруг уронит его голову прямо на твердый пол и заявит:

— Я ничем не могу помочь этому придурку.

— Мой друг не ошибся, Сесстри, — прозвучал возмущенный мужской голос. — Только это и делает его моим другом, а не обедом.

Женщина отошла в сторону, и прямо в глаза Куперу ударил свет, почти столь же обжигающий, как и прежде. Сбитый с тол­ку, он мог понять только то, что его ослепляет вовсе не райское сияние, — небо над ним было серым и затянутым тучами, а сам он лежал под дождем на небольшой странной насыпи, порос­шей желтой травой. Над ним возвышались два незнакомца, сверлившие взглядами его тело.

И внезапно это самое тело оказалось единственным, что во­обще ощущал Купер: наполненное болью и словно обваренное. С чего ему только пришло в голову, будто он умер, не говоря уже о каком-то там покое? Все кости ныли, внутренности будто через мясорубку пропустили, а молния, мимолетно озарившая небо, казалось, ударила ему прямо в голову и вопящей агонией поселилась внутри черепной коробки. Он попытался сесть, но ему это не удалось. Он не мог даже перевернуться на бок, а ког­да открыл рот, то не сумел выдавить из себя ни звука — словно рыба, выброшенная на берег, мог только шевелить челюстями да беспомощно подергиваться. Стаи птиц казались пришпилен­ными к небу. Раз за разом раздавался звон колоколов.

«Что произошло?» — Купер отчаянно копался в воспомина­ниях, пытаясь собрать события хоть в какую-то непрерывную последовательность. Последнее, что он припоминал, — как вы­валивается из безграничного пространства сновидений в полу­дрему лишенных света глубин. Очутившись в ней, он ощущал присутствие каких-то огромных, словно планеты, существ, плы­вущих сквозь мрак где-то под его воплощением в этом сне. Он не мог их видеть, но каким-то образом знал об их присутствии. А по­том он вроде бы прошел сквозь тени. И может быть, увидел город.

— Погребальные колокола, мы только тратим мое время впустую! — вновь прорычал возвышавшийся над Купером мужчина, поднимая ногу. Последний даже не успел осознать происходящее, как удар каблука вновь отправил его в забытье.

Очнувшись в следующий раз, Купер сразу, по одному только освещению, понял, что его перенесли в какое-то помещение. Он слышал голоса, принадлежавшие тем самым мужчине и женщине, и они все еще спорили. Его самого бросили на что-то довольно жесткое, но хотя бы покрытое обивкой, и, когда под его весом заскрипели доски, а под щекой обнаружилась нечто мягкое, он сообразил, что лежит на софе. Он сразу же распознал и этот скрип, и рельеф валика; на долю секунды ему показалось, будто он сломал предоставленное ему ложе. Купер вновь поспешил закрыть глаза, пока никто не заметил, что он пришел в себя, и начал обследовать свое окружение всеми остальными чувствами с такой скоростью, на какую только был способен его сбитый с толку мозг. Он ощутил доносящиеся с кухни ароматы и какой-то приятный запах, напоминающий о цветах или ароматической смеси из засушенных лепестков. Чуть приподняв веки и взглянув из-под ресниц, Купер смог различить размытые силуэты своих спасителей — или пленителей? — мужчины и женщины, занесших его в дом.

— Я закончила осмотр, Эшер. Можешь возвращаться. — Женщина, в чьем голосе звучало раздражение, пригладила светло-земляничные волосы, бледные пряди которых спадали на ее плечи подобно прозрачному розовому шелку. — Здесь я ничем не смогу тебе помочь. Понятия не имею, что там рас­сказывал твой приятель о том, что ты найдешь на холме, и во­обще это касается только тебя и овечьих потрохов, или какую там еще безумную чепуху он использует, чтобы облегчить твои карманы. Я в любом случае не собираюсь ради тебя возиться с каждым покойником, очнувшимся к югу от Коры и Смеще­ния, так что придется тебе самому делать грязную работу.

— Отлично, Сесстри,