Машина пробуждения

можешь забыть о своей доле, — ото­звался Эшер, и Купер обратил внимание, что этот рослый, широкоплечий — хотя и сухопарый — мужчина является об­ладателем кожи и волос бледно-серого оттенка обветренных костей или только зачавших будущий дождь облаков. — Я за­платил бы тебе за осмотр тела, но раз уж мне пришлось тащить его до твоего дома, полагаю, мы в расчете.

Купер вновь плотно закрыл глаза и почувствовал, что они подходят ближе и словно повисают над ним.

— Он тяжелый ровно настолько, насколько выглядит, — произнес серый человек.

Сесстри недовольно вздохнула. Куперу не нужны были глаза, чтобы понять: она сейчас очень внимательно смотрит на него. Он даже не пошевелился, когда женщина с силой ткнула пальцем в его грудь.

Но когда Сесстри заговорила вновь, Купер был абсолютно уверен, что она отвернулась.

— Заурядность. Ничем не отличается от других. — Незна­комка помедлила. — Он, конечно, несколько юн для того, чтобы пробудиться здесь, но это еще не показатель. Я и сама прожила только две жизни, прежде чем прийти сюда. Кем бы он ни был, он определенно не тот «особенный», которого ты ищешь.

Женщина вышла из комнаты; Сесстри, похоже, куда более заботил засвистевший чайник, нежели нарушавшие ее покой мужчины.

— Хоть носки там раскидывайте, — крикнула она из-за две­рей. — Все равно я не видела домовладелицу со дня, как та вручила мне ключи.

Купер почувствовал, как Эшер наклоняется к нему и проводит по его лбу рукой.

— Теперь можешь открыть глаза, друг мой. Она нам не нужна, — прошептал он, окутав лежащего табачным перегаром, и Купер слегка приподнял веки. Прямо возле его лица повисла серебряная улыбающаяся маска. — Добро пожаловать в Неоглашенград, куда мертвые приходят умирать. В моем городе все старое вновь становится юным, а все юное съедается, словно сладкие желейные червячки.

Купер уставился на серые, точно у призрака, волосы Эшера, когда тот отвернулся, чтобы смахнуть что-то в установленную прямо под окном раковину. За его плечом сквозь стекло про­глядывал квадратик лимонного цвета неба с повисшим в нем незнакомым бледно-зеленым солнцем. Когда Купер сел на кровати, Эшер повернулся к нему, держа в руках поднос с гру­дой намазанных маслом тостов и двумя исходящими паром кружками. Серая кожа незнакомца была удивительно гладкой, а глаза мерцали подобно двум свечам — в них разом плясали красный, голубой и зеленый огни. В его облике было что-то одновременно и притягательное, и отталкивающее. Он казался чем-то вроде невероятно прекрасной мумии. Какое-то странное чувство зашевелилось в сознании Купера, какой-то безымян­ный инстинкт, но в слова так и не оформилось.

Купер вдруг осознал, что ничего особенного не ощущает: ни паники, ни гнева, ни оторопи, ни даже отрешенности, хотя и проснулся в... ну... там, где проснулся. Никаких эмоций, раз­ве что некая затуманенность сознания и звенящая, сбивающая с толку пустота в голове.

Увидев, что Купер пришел в себя, Эшер усмехнулся, но ничего не сказал, лишь немного наклонился и пристально по­смотрел на гостя. Момент затянулся. А затем разбился.

— Что... — выпалил Купер, а потом на секунду умолк, пыта­ясь выбрать один-единственный вопрос среди тех, что проси­лись на язык. — Почему солнце стало зеленым?

Последнее, что помнил Купер, — он, так и не раздевшись, рухнул в собственную постель после очередного долгого дня, полного трудов и переписки. И эти люди рядом с ним опреде­ленно не были его друзьями, а это место никак не походило на его дом, и уж совершенно точно он не стал бы обмениваться сообщениями с какими-то там пепельнокожими головорезами. В одном он был уверен: все это не сон. Слишком уж больно ему было, да и логика не поспевала за причудами воображения, как обычно бывает в ночных грезах.

— Приветствую пробужденного, — с улыбкой на лице произнес Эшер. — Выпей-ка. — Его длиннопалые ладони казались просто огромными. — Сесстри устроила тебе полный осмотр. — Он протянул Куперу кружку, и пар, поднимающийся над ней, источал ароматы жасмина и пряностей. — Если от этого тебе станет легче, я выходил из комнаты, пока она обследовала твое обнаженное тело.

Купер посмотрел на кружку в своих трясущихся руках и с трудом подавил желание швырнуть ее прямо в лицо незнаком­ца. В мыслях он, как всегда, выразился весьма нецензурно и, опять же, как всегда, ничего не сказал вслух. Но скривил губы, хотя и чай, и хлеб с маслом пахли просто божественно.

— Пей уже, — велел Эшер.

Жасмин и перец обожгли рот. Горячий чай, настоящий. Он помог Куперу прийти в себя и развеять туман, окутавший ра­зум. Впервые он по-настоящему огляделся вокруг. Они сидели в комнате с незнакомыми письменами на стенах. Неподалеку на деревянном столике красовался престранный граммофон, труба которого была вырезана из огромного закрученного рога, а сам столик оказался завален книгами. Если быть более точ­ным, книги громоздились на всякой пригодной для того по­верхности. Эшер вновь протянул поднос, и на сей раз Купер с радостью принял его предложение.

— Это гостиная, — произнес Купер, прежде чем откусить тоста; вкус еды показался ему бесподобным.

— Что? Ах да! Так и есть. А меня зовут Эшер, — предста­вился серый незнакомец, качнув головой.

Купер ответил ему взаимностью, хотя и набил рот пропи­танным маслом блаженством:

— Быть может... вы расскажете... где это я?

Эшер дождался, пока Купер дожует и осушит кружку с аро­матным чаем, и только затем протянул ему руку.

— Встать сможешь? Поднимемся по лестнице, и я все тебе покажу.

«Конечно же, я могу встать», — подумал Купер, прежде чем попытаться... и вновь рухнуть на софу. Он нахмурился и при­хватил с подноса еще один тост, но Эшер заставил его поднять­ся, и, сделав несколько шагов, он уже не ощущал прежней слабости.

Купер шел следом за Эшером по узкой лестнице, изгибав­шейся под немыслимыми углами и поднимавшейся выше, чем казалось логичным. На очередной узенькой площадке обнару­жился приставной столик с китайской вазой, из которой тор­чали несколько стеблей наперстянки.

— ...нельзя ее обременять цветами... — пробормотал себе под нос Эшер, покачав головой.

Когда они добрались до самого верха, серый человек