Пирс лежал на животе среди завалов смятой бумаги.
Он был весь в карандашах: один в зубах, другой в руке, третий за ухом и еще по нескольку в каждом кармане халата.
Пирс с пугающей скоростью писал на листе бумаги цифры, при этом постоянно сверялся с манускриптом Ди в пластиковой папке.
– Там ничего не было, – говорил Уортон. – Но я уверен, что Джейк что-то видел. А ты что думаешь? Кто эти дети и что им от нас надо?
Снаружи прогремел гром. Пирс на мгновение приподнял голову и снова вернулся к своим цифрам.
– Скорее всего – репликанты. У Януса, если верить Саре, полно репликантов. Спросите ее.
Уортон кивнул:
– Спрошу. Но я волнуюсь. Я знаю Джейка. Есть что-то, о чем он мне не рассказывает.
– Эврика! – воскликнул Пирс.
– Что?
Маленький азиат сел на полу.
– Эврика. А еще – аллилуйя. И даже больше: гип-гип-ура! – Пирс аж дрожал от еле сдерживаемого восторга. Потом подбросил карандаш с такой силой, что тот воткнулся в сырой потолок и остался висеть там, как маленький желтый сталактит. – Есть!
Уортон соскочил со скамеечки у очага:
– Что-то откопал?
– Слова. Зеркало… черное дерево… глаз… Немного, но начало положено!
Пирс так воодушевился, что Уортон, который был несколько разочарован, почувствовал себя предателем.
Маленький азиат схватил бумаги:
– Идемте со мной.
Уортон, отдуваясь и чертыхаясь на ходу, поспешил за Пирсом. Ему вдруг пришла мысль, что он так никогда и не сможет понять происходящее в этом аббатстве.
В коридоре он мельком посмотрел в окно. Дождь все не переставал. Лужайки пропитались водой и местами превратились в коричневые лужи, а черные деревья в Лесу за ними раскачивались и клонились к земле под непрекращающимся дождем.
Снизу, откуда-то из глубин дома доносился звук, причем Уортон уже слышал его ночью. Тогда ему казалось, что это сон. Однако это ревела переполненная водой река Уинтеркомб, русло которой проходило прямо под погребами аббатства.
На бегу Уортон обратил внимание на то, что в коридоре появилось больше ведер, а на потолке расползлись пятна зеленой плесени. Весь дом пропитался влагой.
На Тропе монахов он прикасался рукой к сырой каменной кладке, горгульи в виде средневековых чудищ изрыгали дождевую воду. Уортон физически ощущал размякшую древесину, полопавшиеся водостоки, насыщенный водой грунт под фундаментом. Ему вдруг стало страшно. Казалось, этот огромный дом кренится, его стены вот-вот смоет и от него останутся только руины, о которых рассказывала Сара.
Уортон тряхнул головой и побежал дальше.
В огромном погребе с лабиринтом все изменилось.
Уортон, как только вошел, сразу замер.
Маскелайн установил зеркало в центре комнаты, закрепил его на полу и привязал тросами к потолку. Спутанную сеть из зеленых лент, которая, по задумке Пирса, удерживала наблюдателей и не давала зеркалу их поглотить, он распутал и соорудил из нее подобие длинной воронки, причем воронку направил прямо в зеркало.
На полу лежали груды проводов Симмса. Маскелайн стоял, утопая в них по колено, и методично отделял один провод от другого. Когда он повернул голову, синевато-багровый шрам у него на щеке как-то странно заблестел.
Увидев самодовольную улыбку на лице Пирса, он быстро выбрался из проводов и решительно прошел к двери:
– Что?
– Ничего. Просто наметился прогресс с расшифровкой кода.
Пирс положил на стол бумаги и отступил на шаг с жутко гордым видом.
– Что за код?
Это спросила Ребекка. Она еще не сняла плащ и резиновые сапоги. Уортон понял, что Ребекка тоже поселилась в доме. Аббатство превращалось в коммуну.
Маскелайн провел тонкими пальцами по фотокопии манускрипта. Уортону на секунду даже показалось, что это причинило ему боль.
– Откуда у тебя это? – спросил Маскелайн.
Пирс постучал указательным пальцем по носу и сказал:
– Не только у вас одного есть секреты.
В его голосе было такое откровенное злорадство, что Уортон поспешил вмешаться:
– Предполагается, что мы работаем сообща.
– Вот и объясните ему это. – Пирс схватил манускрипт и спрятал его в карман. – В следующий раз своими заклинаниями он засунет меня в фарфоровый горшок.
– Да уймитесь вы, ради бога… Пирс, что с рекой? Она рычит, как дикий зверь. Это место когда-нибудь затопляло?
Пирс безразлично пожал плечами:
– Не знаю. Может быть.
Маскелайн с проводами в руках повернулся к ним спиной.
Уортон раздраженно выдохнул. Что происходит между этими двумя? Они враждуют? Это вызывало тревогу.
Но тут Ребекка взяла Уортона за руку и оттащила в сторону:
– Забудьте вы о погоде. У вас есть проблемы посерьезнее.
– Что еще?
– Сара. Она задумала кое-что украсть у Саммер. И подменыша перетянула на свою сторону.
Уортон похолодел:
– Украсть? Что украсть?
Ребекка пожала плечами:
– Какую-то монету.
Сара стала невидимой.
Кожа зудела все сильнее. Каждый раз, когда это происходило, у нее возникало такое чувство, словно она опять отдается во власть Януса. Будто бы снова возвращается в лабораторию.
Девушка натянула резиновые сапоги, надела плащ и выскользнула из комнаты. Она позволила себе вспомнить тот день в пугающе белой клинике. Тогда, придя в себя после наркоза, Сара почувствовала, как потусторонний холод закрадывается в самые дальние уголки ее мозга. Она помнила, как это было страшно. Холодная белизна все увеличивалась и как снежная лавина затопляла ее разум и воспоминания.
Сара тряхнула головой.
Этого больше не повторится.
Лучше умереть, но только не это.
Аббатство пропиталось влагой. В коридорах никого. Девушка крадучись шла по Большой галерее. Со стороны Тропы монахов доносились приглушенные голоса. Под ногами скрипели половицы. Сара быстро прошла мимо комнаты Джейка, мимо спальни Уортона, мимо запертой двери в комнату Венна, где тот предавался мрачным мыслям под смеющимся портретом на стене.
Спустилась по лестнице.
Внизу, как сторожа, сидели две кошки и с недовольным видом следили за ней раскосыми зелеными глазами.
У Сары екнуло сердце – они ее видели.
У парадной двери она проверила рюкзак. Вода, еда, маленький стальной нож.
Отодвинула засовы, открыла покореженную от сырости дверь и выглянула наружу.
А потом – ушла. Тихо, как шепот.
Как призрак.
– Смотрите, – едва слышно сказала я.
Вокруг стола зашелестели удивленные голоса. Руки крепче сцепились в кольцо.
Все вглядывались в загадочную черную поверхность зеркала в серебряной раме. В зеркале мелькали смутные силуэты, чей-то голос произносил одну лишь фразу и тут же стихал, появлялись и исчезали какие-то комнаты.
– Есть там кто-нибудь? – дрожащим от страха голосом спросила я. – Есть ли там дух, желающий заговорить?
В зеркале появилось множество теней.
Я содрогнулась и забилась в конвульсиях. Это у меня хорошо получалось – я много тренировалась. Потом распахнула глаза и увидела, с каким восторгом смотрят на меня сидящие вокруг стола дамы и пара джентльменов в черных сюртуках.
– Я здесь. – Мой голос совершенно изменился, стал тонким и писклявым, как у ребенка: – Мама?
По крайней мере половина женщин за столом вскрикнула. Естественно, я знала, что каждая из них кого-то потеряла. Да, вы вправе подумать, с моей стороны было жестоко эксплуатировать их горе. Но в свое оправдание скажу: я совершенно искренне считала, что мои сеансы им
