— Так ты в первый класс билет купила? — Чужак удивлённо поднял брови. — Как это тебе удалось?
— Продала Иксандера… — Не признаваться же, что сглупила.
— Иксандера? — озадаченно переспросил он, убирая руку с моей талии.
— Буракки, — пояснила я, с тревогой заглядывая через его плечо. Бело-золотые мундиры могли появиться в любую минуту.
— Ты назвала коня Иксандером? — Он вглядывался мне в глаза, как будто видел впервые.
— Ну как-то же надо было назвать?.. — почему-то начала оправдываться я. — Имя как имя, ничего особенного. У моего дяди лошадь зовут Синькой. Не знаю, как ты, а я синих лошадей не видала.
— Иксандером звали принца, которого джинны двести лет назад превратили в коня.
— Да какая разница? — бросила я нетерпеливо. — Всё равно я его продала… какому-то Оману, по кличке Ловкие Руки, хотя руки у него просто потные. Вот жулик он точно: честный наверняка сдал бы меня властям как переодетую девчонку.
— Или как синеглазого воришку! — добавил Жинь. — Может, мне тебя сдать?
— Скоро как раз представится случай, — съязвила я. — Солдаты в поезде и ищут меня… то есть вообще-то тебя, но сели на хвост мне.
Он с тревогой вскинул голову, озираясь.
— Просто замечательно… Ладно, давай компас — и валим отсюда.
— Компас?! — Я вытаращила глаза. Неужели ради этого он три дня выслеживал меня в пустыне?
— Не разыгрывай дурачка, Бандит! — Взгляд чужака обшарил меня с головы до ног, как будто ожидал, что я стану держать краденое на виду у всех.
— Это ты дурачок, если так паришься из-за поцарапанной безделушки.
Он схватил меня за руку:
— Ага, значит, точно у тебя! Отдавай живо, и я забуду о том, что ты меня траванула. Даже половину денег за буракки не попрошу.
— Да не травила я! Подумаешь, сонных пилюль подсыпала! — Я попыталась освободиться, но он был сильнее. — А коня ты сам украл — подал мне плохой пример. И вообще, компас твой сломанный!
— Сломанный? — Его пальцы впились мне в запястье.
— Вот именно! — Я старалась не морщиться от боли. Чужак больше не шутил. — Скакала всю ночь не в ту сторону, хорошо ещё, солнце потом помогло.
Он немного расслабился:
— Вот и славненько, будет не жалко отдавать.
— А может, я его выбросила!
— Амани! — Жинь наклонился ко мне, и я почувствовала жар его тела. — Где компас?
Я сжала челюсти и сказала сквозь зубы:
— Солдаты сейчас будут здесь.
— Тем более. Где он? Говори, живо!
Я упрямо молчала, не желая сдаваться. Может, соврать? Сказать, что продала вместе с буракки? Пускай помучается! Нечего было бросать меня в Пыль-Тропе и не пускать в Изман из Садзи! Я всю жизнь бьюсь, чтобы сбежать из песков!
— Амани… — вздохнул он. — Пожалуйста!
Отчаяние в его голосе охладило мой гнев.
— Компас под одеждой, — призналась я.
Жинь отстранился. С неловкостью ощущая на себе его взгляд, я задрала рубашку и полезла под шарф. Нашарила металлический корпус и вытащила наружу. Медная поверхность его была помята, а стекло исцарапано и надколото с одного края. Игла компаса дрожала на небесно-синем фоне оттенка моих глаз с золотыми звёздами. Наверное, дорогая штука.
Сжав мою руку с компасом, Жинь вдруг как-то обмяк и с бесконечным облегчением на лице коснулся своим лбом моего. От него пахло пустыней.
— Спасибо, — шепнул он, прикрыв глаза.
Мои глаза, напротив, широко раскрылись от неожиданности. Наше дыхание смешивалось. Вблизи я различила даже крошечный шрамик у него на верхней губе, а если бы захотела, могла бы прикоснуться к нему губами.
Из конца вагона донёсся стук двери и крики. Глаза Жиня распахнулись, он вздёрнул голову. Мои слова о преследователях, казалось, только сейчас дошли до него.
Он потянул меня обратно в проход между койками, но белые с золотом мундиры уже приближались.
Бежать поздно, некогда даже думать. Надо прятаться — только где? Прямо здесь, в вагоне, больше негде.
Я схватила Жиня за рубашку и вновь притянула к себе, коснувшись костяшками пальцев солнца на его груди — последнее, что я заметила, перед тем как поцеловала его.
Его губы напряглись от неожиданности, пальцы вновь до боли сжали мою руку. Затем он вдруг приник ко мне всем телом, прижимая спиной к стенке вагона.
Проведя жизнь в пустыне, я думала, знаю, что такое жар.
Я ошибалась.
Меня будто охватило пламя, и тело инстинктивно дёрнулось, но Жинь крепко сжал моё лицо в ладонях.
Бежать некуда… да и не хочется.
Мысль едва успела мелькнуть, а потом никаких мыслей не осталось вообще, лишь ощущение его пальцев на шее и его дыхания, заполняющего мою трепещущую грудь. А ещё — желание. Больше, чем желание, — отчаянная потребность.
Его палец задел ссадину, оставленную револьвером тысячника, и я зашипела от боли. Жинь отшатнулся, магический жар между нашими телами мгновенно рассеялся. Наваждение закончилось.
Теперь чужеземец опирался руками о стенку вагона по сторонам от меня, глаза уставились на револьвер, примотанный к моему бедру под рубашкой, а за спиной в проходе мелькали бело-золотые мундиры. Жинь по-прежнему закрывал меня от них своим телом, но больше не прижимался. Не хотел?
Я тяжело перевела дух. Слова выговаривались с трудом:
— Они… ещё не ушли?
Не оборачиваясь, Жинь слегка кивнул. Стенка вагона вибрировала под его ладонями в такт стуку колёс. Он наклонился ко мне, и моё тело будто само потянулось навстречу.
Кто-то хлопнул его по спине, и внешний мир вновь привёл меня в чувство.
— Сколько она берёт, приятель? — поинтересовался пьяный голос.
Рядом на койке грубо захохотали.
В конце вагона кто-то обернулся. Солдат?
Жинь дёрнул меня за руку:
— Всё, бежим!
Дверь, через которую я попала в вагон, теперь стояла распахнутая. Куда он меня ведёт? Обратно? Надо же прятаться!
Не успела я раскрыть рот, чтобы это сказать, как чужеземец крепко обхватил меня за талию и прыгнул.
Глава 10
