Она взмахнула фонарём, и я испуганно моргнула, щурясь от пляски света и тени.
— Мою мать погубила не я.
— Она погибла, защищая тебя! От человека, который называл себя твоим отцом. Хочешь знать, что было в её последнем письме?
Хотелось ответить «нет», но демджи не могут лгать.
— Она писала, что ты родилась не от мужа. Он это знал, всегда знал. Ты росла, и она боялась за тебя всё больше. Наконец решила бежать и, если понадобится, умереть за тебя, но тогда и его прихватить с собой!
В тот день я была в песках, из дома донеслись выстрелы. Мне сказали, что мать сошла с ума… На самом деле она убила мужа совершенно сознательно — чтобы спасти меня.
— Твоя мать собиралась ехать в Изман следом за мной. Я возненавидела тебя сразу, ещё когда она написала, что не перенесёт пути через пустыню беременная или с младенцем на руках. Ждала, строила собственную жизнь и надеялась когда-нибудь воссоединиться с сестрой… Чем только я не занималась, что только не творила, лишь бы обеспечить жизнь для нас обеих! А потом Захия умерла — из-за тебя. Теперь я заживу, как того заслуживаю, — и расплачусь тобой!
— Если ты так меня ненавидишь, почему не заберёшь мои глаза сразу, прямо сейчас? — бросила я. «Так ли сильна её ненависть, как она хочет показать?» — Давай, и покончим с этим!
Она снисходительно усмехнулась:
— Можешь поверить: я не стала бы тащить тебя через пустыню просто так… но ты же ценишься на вес золота — вся, целиком.
Мне и раньше приходилось слышать такое. От маленькой демджи в Сарамотае. От Халы, когда она вернулась с Саидой из Измана.
Нет, тётке нужны не мои глаза на продажу для излечения какого-нибудь умирающего богача. Она везёт меня в подарок султану.
Глава 13
Я будто ослепла. Видела только картинки себя в голове, а снаружи царил вечный мрак, в котором лишь иногда слышались звуки.
Когда сознание на миг возвращалось, я понимала, что вновь одурманена. Огненные кошмары, пламя и горящий песок осаждали меня. Пустыня и люди в ней, охваченные пламенем. Знакомые мне, но лишённые имён в этих видениях. И пара наблюдающих глаз, синих, как раскалённая медь, — таких, как мои. Потому что глаза у меня ещё были. Только как их открыть?
Потом что-то изменилось. Меня как будто двигали, раздавались голоса — далёкие, будто слышишь из глубокого колодца.
— Ты же знаешь: султиму нравятся мираджийки.
«Султим! Когда-то где-то я знала это слово».
— Она не для гарема! — Другой голос, женский, тоже смутно знакомый. При его звуках захотелось потянуться к силе, но тут же снова навалилась тьма. Песок ускользнул из рук, голоса растаяли. Последним, что я услышала, было: — …Опасна.
В дальнем уголке памяти пробудилась слабая искорка.
«Опасна! Пусть даже не сомневаются».
Сознание вдруг прояснилось, в голову разом ударили обрывки ощущений. Ровный камень, холодящий спину, и щемящая боль во всём теле. Хрустально-режущий свет на опущенных веках, птичье разноголосие… и ещё что-то, чужое, странное, мешающее. Опять сонное зелье?
Однако на этот раз глаза удалось открыть. Я лежала в просторной, залитой светом комнате. Солнечные лучи из окна отражались от блестящего мраморного потолка над головой, заставляя камень пылать всем мыслимым многоцветьем небосвода — розовым и кроваво-красным рассветом, тёмно-пурпурным закатом и ослепительно-ясной синевой полудня.
Такой роскоши я ещё не видывала, даже в резиденции эмира в Сарамотае.
«Дворец! Я в столице, во дворце султана».
На совещаниях у принца мы проводили бессчётные часы, обсуждая, как бы ловчее заслать сюда шпионов. Пытались проникнуть через кухню, через прислугу… И вот я здесь — проще некуда, одурманили и притащили сами. Чудеса!
Теперь надо думать, как выбраться отсюда. Ирония судьбы. Я бы посмеялась, не будь так больно.
Тем не менее окружающий мир уже складывался из кусочков, мысли приходили в порядок. Невзирая на тошнотворную слабость и слипающиеся снова веки, я попыталась сесть. Упёрлась локтями в каменное ложе и оттолкнулась изо всех сил, зашипев от нового приступа боли. Лёгкое белое покрывало соскользнуло, я подхватила его и вновь поморщилась, ощущая всей кожей саднящие уколы. Впервые оглядела себя.
Всё тело в бинтах! Руки от запястий до плеч, грудь, поясница… Я залезла под покрывало и провела пальцами по бёдрам — тоже бинты. Словно кукла, сшитая из лоскутков. Только на куклах не бывает кровавых пятен, проступивших сквозь ткань.
«А ещё думала, ничего нет хуже, чем очнуться прикованной к койке на пиратском корабле. Как же неприятно ошибаться!»
Боль от непонятных ран под бинтами стала немного утихать, и я огляделась. Кроме меня, в комнате никого. Что ж, приятный сюрприз.
Рядом на спинку кресла наброшен синий халат — тот самый, в котором я была на свадьбе у Имин. «Сколько дней прошло с тех пор?»
Неловко разминая затёкшие ноги, я поднялась и натянула на перебинтованное тело халат, повозившись с многочисленными крошечными пуговками. «Пальцы шевелятся, значит, руки в порядке. Теперь бы ещё пригоршню песка или хоть револьвер… да что там, даже простой нож сойдёт». Однако никакого оружия в комнате не видно.
Воздушные розовые шторы трепетали на ветру, заслоняя огромный арочный проём. Оттуда веяло просторами песков, и я осторожно приблизилась. «Балкон!»
Впереди, насколько хватало глаз, раскинулся Изман. Такого зрелища мне ещё не приходилось видеть. Плоские, выложенные голубой плиткой дворцовые крыши с бьющими фонтанами теснились далеко внизу, будто обмениваясь дворцовыми слухами. Впереди совсем близко тянулась опалённая солнцем стена с крепостными зубцами, увитыми гроздьями жёлтых и пурпурных цветов, а за ней вплотную друг к другу стояли дома, сражаясь за каждый клочок тени, возвышались золочёные купола и устремлялись копьями в небо минареты.
Жинь как-то сказал, что мне даже не понять, насколько столица велика и обширна. Доведись мне когда-нибудь увидеть его живым, пожалуй, на радостях даже признала бы, что он был прав.
Скопление пёстрых крыш, казалось, уходило вдаль до самого края мира, но я знала, что это не так. Где-то там за стенами и домами начиналась пустыня, откуда я родом. Однако, потянувшись
