Вернувшись в лагерь в прошлый раз, Жинь принёс слухи, что султан предложил воюющим странам временное перемирие и пригласил их правителей в Изман заключать новый союз. Должно быть, потому и чужеземцев во дворце так много, а солдаты охраняют послов, обсуждающих приезд гостей на Ауранзеб.
Пока, значит, бои прекратились. Только вряд ли надолго. Союз может быть заключён лишь с одним из бывших противников, а остальные останутся врагами. Война тут же продолжится с новой силой.
Мы повернули за угол, и я наконец увидела галанов. Неприметного вида человек в штатском шёл навстречу в сопровождении двух солдат, форма которых пробудила застарелый страх. Однако ещё сильнее почему-то встревожил взгляд самого посла, пронизавший меня насквозь и буравивший спину, когда мы разминулись.
В саду, где проходил приём, ко мне повернулись сразу две дюжины пар глаз. Здесь были одни мужчины, рассевшиеся на подушках вокруг. Советники султана, но не военные, а вроде нашего Махди, бледные от сидения в кабинетах над книгами и картами вдали от реального мира. Слуги носились взад-вперёд роем пчёл, подавая кувшины со сладкими соками и разгоняя опахалами жаркий воздух.
Лишь один гость стоял отдельно от других. Возраста Ахмеда и Жиня, в безупречном бело-золотом мундире султанской армии. Прямой как статуя, руки сцеплены за спиной, глаза устремлены вперёд, словно в ожидании приказа. Я ощутила укол узнавания, но вспомнить, кто это, не могла.
Во главе собрания сидел на возвышении сам правитель Мираджа. Увидев меня, он чуть приподнял брови. Выходило, что о решении привести меня Кадир никого не оповестил. Султим сидел по правую руку от отца, а Айет прижалась к мужу, одетая как я, только в ярко-красное с серебряными нитями. Она знала, что служит украшением и старательно показывала голую спину, разрисованную узорами из хенны. Узма сидела в ногах у Кадира, её хрупкое тело обтягивал наряд зелёных оттенков. Я поискала глазами Мухну, но нигде не нашла.
Султим выразительно положил ладонь на свободную подушку у себя под боком по другую сторону от Айет. Я бы многое отдала, лишь бы туда не садиться, но выбора не было.
Служанка аккуратно уложила длинный подол моей одежды вокруг пяток и исчезла, повинуясь жесту Кадира, но я нарочно тут же выставила голые ноги наружу. Мужчина в белом с золотом мундире чуть отвернулся и почесал бровь, скрывая улыбку.
— Кадир, — шепнул султан тихонько, чтобы не слышали советники, — тебе что, своих женщин не хватает?
— Хватает, отец, — смутился наследник. В скрещённых взглядах отца и сына что-то мелькнуло, но я не поняла. — Просто одна из мираджиек куда-то подевалась… — Мухна! Я вспомнила слова Лейлы об исчезнувших, как её мать. — Вот и потребовалась замена.
Он лениво провёл пальцем вдоль едва зажившего шрама у меня на спине, и я гневно передёрнула плечами.
Зубастая улыбка султана едва ли могла убедить советников, что он ведёт с наследником приятную беседу.
— Ещё раз распустишь руки, отрублю, — так же тихо проговорил он.
Я ощутила невольную благодарность, но тут же её подавила. «Сам виноват, что запер здесь и лишил возможности защищаться!»
Султан величественно выпрямился.
— Пусть войдёт первый проситель! — разрешил он.
— Тысячник Аббас аль-Аббас, — объявил распорядитель, — командир Одиннадцатой тысячи.
В сад шагнул офицер и низко поклонился.
— Ваше величество, я пришёл просить отставки.
— Серьёзная и необычная просьба во время войны, — поджал губы султан. — Не думаю, что она вызвана недостатком храбрости, иначе ты не решился бы предстать передо мной.
Тысячник гордо выпятил грудь, явно довольный, что его назвали храбрецом.
— Ваше величество, я получил известие из дома. Моего брата по воле Всевышнего призвали в святые отцы, а других сыновей у отца нет. Если я не вернусь, мужья сестёр передерутся из-за его земли. Семье необходим наследник.
Султан пристально взглянул на просителя.
— Что думаешь, Рахим? — повернулся он к молодому офицеру, который показался мне чем-то знакомым. Ах да, Рахим, единственный из толпы сыновей султана, которого Лейла считала братом. И впрямь, те же умные внимательные глаза, только, в отличие от сестры, сохранившей за стенами гарема бледность кожи от громанской матери, этот выглядел насквозь мираджийцем, а резкими отцовскими чертами лица даже напоминал Ахмеда.
— Сомневаюсь, что моё мнение что-либо добавит к вашим выводам, высокочтимый отец, — поклонился Рахим.
Он говорил с показным смирением, но это отдавало какой-то непонятной игрой.
— Скромность никогда не шла тебе, Рахим, — отмахнулся султан. — Уверен, у тебя есть свои соображения, поскольку ты давно уже в армии. Поделись с нами.
— Поскольку наши восточные границы находятся под большей угрозой, мне кажется, у Одиннадцатой тысячи должен быть самый честолюбивый командир… — Рахим помялся. Султан выжидающе смотрел на него. Советники затаились. — Кроме того, святые книги учат нас, что главный долг сына — перед своим отцом.
Султан улыбнулся так, будто только что одержал победу.
— Тысячник Аббас аль-Аббас, твоя просьба удовлетворена, — произнёс он, и проситель выдохнул с облегчением. — Ты освобождаешься от командования. Найди себе замену, и мы утвердим его.
Бесконечное имя следующего просителя я забыла ещё до того, как его закончили произносить. Забыла и о чём он просил. Один за другим они сменяли друг друга перед султаном и его советниками, а я смотрела, отчаянно скучая. Кому-то хотелось больше денег, кому-то земли, кому-то охраны от расплодившихся в порту сторонников мятежа. Затем какой-то горожанин потребовал найти и покарать Синеглазого Бандита, который украл драгоценности у его жены и совратил дочь.
«Что ж, если Сэм продолжает марать моё доброе имя, значит, Шазад по крайней мере не проткнула его мечом, не выслушав… либо он так и не удосужился передать моё послание».
Терпеливо выслушав жалобщика, султан развёл руками. Что ещё он может сделать кроме того, что уже сделано? Он не стал говорить, что совращение девицы — не самое большое из преступлений Бандита, но все поняли: помощь мятежному принцу — вот главное. За голову преступника уже объявлена награда, но
