Стены были отделаны в тон ночному окну тёмно-синей штукатуркой с золотистыми стеклянными звёздами. Наверное, днём они ярко сияли в солнечном свете. Невольно вспомнился шатёр Ахмеда в далёком горном убежище, которого больше нет, и я попыталась представить принца здесь, в этом кабинете, охраняющим мир, когда мы возьмём столицу. А сейчас, в разгаре войны, нельзя упустить возможность хоть как-то помочь её выиграть.
Всю середину комнаты занимал огромный стол, заваленный бумагами, книгами и картами. Едва ли хозяин сразу заметит, если что-нибудь пропадёт. Главное, решить, что взять.
«Султан возвращается», — попыталась я сказать вслух и не смогла. Значит, время пока есть.
Я стала аккуратно перебирать бумаги, поднося их по очереди к тусклому свету за окном и время от времени пробуя выговорить слова предупреждения. На одном листке теснились непонятные цифры, на другом была карта Мираджа с планом передвижения войск, но это я уже слышала на совещании.
В пальцах дрогнул набросок знакомых доспехов с надписанными буквами по краям — эту броню надевали на Нуршема, чтобы сделать его покорным. Какие-то схемы, чертежи механизмов… Один из листков был прижат к столу кусочком металла размером с монету, тоже с вырезанными буквами. Я разобрала своё имя и непонятные слова на языке древних. Вот что, оказывается, Тамид зашил мне под кожу! Хотелось швырнуть проклятой железякой в окно, чтобы разлетелось вдребезги.
А вот кое-что поинтереснее, похоже на план снабжения. Шазад разберётся лучше меня. План Измана, испещрённый красными точками. Я поднесла бумагу к окну, но не зная города, не смогла понять, что они означают.
— Султан возвращается!
Слова вдруг легко слетели с языка, нарушив тишину кабинета, и сердце в груди подпрыгнуло. Карманов не было, я запихала то, что было в руке, за пояс шаровар, натянула сверху рубашку и выскочила из кабинета.
Когда султан появился и сел напротив, я уже рассеянно ковырялась в своей тарелке.
— Что хотел посланник? — Только бы не понял всё по моему частому дыханию.
— Тебя, — ответил он спокойно, поигрывая ножом. Я опешила. — Ты же знаешь, так называемая вера галанов учит, что древние — порождение зла, а их дети — монстры.
— Я знаю веру галанов…
Во рту вдруг пересохло. Я потянулась за кувшином со сладким вином и замерла — спрятанные за поясом бумаги отчётливо хрустнули.
— Они хотят, чтобы я тебя выдал. — Если султан и услышал, то очень умело это скрыл. — По их словам, чтобы предать правосудию. Отговорка, конечно. Религиозная праведность тут ни при чём — просто не хотят признаться, что ты мешаешь им врать мне в лицо и снова заключить неравный союз.
— Они называли меня дикаркой, — с горечью вспомнила я. «Разве убийство древних и демджи не большая дикость, чем стрельба по уткам?»
— Вот и хорошо, — кивнул султан, — пускай знают, что люди Мираджа умеют взять своё… даже если это всего лишь утка. — Я невольно ощутила прилив гордости. — Спрашиваешь, зачем ты здесь, Амани? Вот зачем! Во времена прежнего союза мне пришлось бы отдать тебя на смерть, а теперь… — Он взял кувшин, до которого я так и не решилась дотронуться. — Теперь ты моя желанная гостья!
— Вы их ненавидите… — не выдержала я, — а они ненавидят нас, только используют! Зачем вообще новый союз? — Я невольно повысила голос.
Султан глянул мрачно, и глаза Ахмеда на его лице вновь поразили меня. Затем вдруг усмехнулся, словно наблюдая за сметливым не по годам малышом:
— Сторонники моего мятежного сына говорят точно так же.
— Вы спрашивали меня о Пыль-Тропе… — поспешила я увести разговор подальше. — Я выросла в самом дальнем и глухом уголке пустыни и сама наблюдала, какие беды причинил союз с галанами. В городах ловили демджи и стреляли в голову, а у нас в посёлке люди надрывались на фабрике за жалкие гроши и едва не умирали с голоду, делая оружие для чужеземцев. В пустыне царили страх, голод, нищета…
— Сколько тебе лет, Амани?
— Семнадцать. — Я выпрямилась, стараясь казаться старше, и вновь застыла, вспомнив о краденых бумагах.
Под ножом султана хрустнула утиная косточка.
— Ты ещё даже не родилась, когда я занял трон своего отца, а кто постарше, уже не помнят. Тогда шла драка между галанами и альбами, а призом был Мирадж. Завладеть нашими песками стремились чуть ли не все страны мира, но в конце концов остались только эти старые соперники, которые вечно спорят из-за своих фальшивых религий…
Нож снова хрустнул, отделяя хрящи и сухожилия. Звук отразился от стеклянного купола неприятным эхом. Султан деловито полил нарезанное мясо апельсиновым соусом и продолжал:
— Мой отец был глуп и нерешителен, он считал, что мы в состоянии воевать, как в дедовские времена, и выстоять против двух армий разом. Даже командующий Хамад предупреждал против войны на два фронта… То есть тогда ещё тысячник Хамад, командующим его назначил уже я, когда оценил его советы. — Шазад говорила, что её отец презирает султана, но тогда, двадцать лет назад, он поддержал нынешнего правителя, нашего врага. — Отец не понимал, что уцелеть, не дать разорвать страну на части можно, лишь заключив союз с кем-то одним. Уступить хищнику, но на наших условиях. Брат, который выиграл султимские состязания, тоже не соглашался… но разве победы над одиннадцатью братьями в поединках на арене достаточно, чтобы решать судьбы страны?
«А как же Кадир?» Но перебивать я не стала. Теперь мне уже не хотелось уходить. В школе нам преподавали историю, но слышать о тех событиях от самого султана — совсем другое дело. Всё равно что узнать о первом смертном от Бахадура, который с другими джиннами создал его и отправил драться.
Султан оторвался от мяса и глянул на мою нетронутую тарелку.
— Так было надо, Амани, — спокойно проговорил он.
То есть принял сторону одного из сильных, чтобы они не поделили страну между собой? В ту кровавую ночь принц Оман, не доросший даже до султимских состязаний, привёл во дворец галанских солдат и убил своего отца, а с ним и братьев, которые стояли в очереди на трон. Стал султаном в обмен на союз с галанами — и оккупацию страны
