Тем не менее, пробираясь тихонько обратным путём по опустевшим улочкам Сарамотая, мы не встретили никаких преград. Я уже начинала верить, что затея увенчается успехом, когда за последним поворотом блеснули два десятка ружейных стволов.
«Проклятье!»
Подступы к городским воротам перекрывали солдаты в белых с золотом мундирах. Мираджийская военная форма, не случайные обноски местных стражников, что нашли свою смерть, охраняя тюрьму. Впервые после битвы при Фахали армия султана отважилась вторгнуться в нашу часть пустыни.
Отпустив самое затейливое из сичаньских ругательств, которым научилась у Жиня, я выхватила из-за пояса револьвер.
«Поздно — мы в ловушке».
Прежде чем я успела вмешаться, одна из женщин метнулась назад в лабиринт переулков, словно перепуганный кролик в нору. Однако уйти от ястреба-охотника кролику удаётся редко. Раздался выстрел, хор сдавленных воплей — и крик боли, оборванный второй пулей. Кровь из распластанного на дороге тела смешивалась с песком. Толпа беглянок застыла на месте.
Мой палец окаменел на спусковом крючке. Ружья солдат взметнулись, целясь почти в упор. Что против них один револьвер, даже мой? Какие бы слухи ни ходили в Мирадже, два десятка мишеней я одной пулей не поражу. Дар демджи и то не поможет — кого-нибудь да успеют подстрелить.
— Так вот он какой, Синеглазый Бандит из легенды! — заговорил мужчина в богато расшитом голубом халате и пурпурной куфии не в тон. Узурпатор Малик, новый хозяин Сарамотая, наконец вернулся. Краем глаза я заметила, как сверху из-за стены выглядывает юный Икар. — Мне сообщили, что ты удостоила наш славный город своим высочайшим посещением…
Напыщенная речь давалась ему с трудом. Измождённое лицо с впалыми глазами в свете масляного фонаря смахивало на череп. Я сама выросла в глуши и повидала достаточно таких бедняков, побитых жизнью. Однако этот не принял судьбу с покорностью, а решил примерить на себя чужую вместе с халатом с эмирского плеча, проходив в лохмотьях всю жизнь, полную нужды и страданий.
Руки так и чесались пристрелить кого-нибудь, да что толку — самим бы выбраться живыми. Солдаты султана нервно переглядывались, будто гадали, я ли это на самом деле. Видно, слава моя докатилась и до столицы.
— А ты, стало быть, тот самый Малик, — кивнула я. — Говорили, что ты повесил тут кучу народу во имя принца Ахмеда… однако, похоже, служишь вовсе не ему. — Я шутливо салютовала солдатам. — Тем, кто больше платит, так?
— О нет, я всем сердцем предан делу мятежного принца! — Улыбка Малика в свете фонарей, которые держали солдаты, напоминала волчий оскал. — Принц воюет за свободу и равенство для всех обитателей пустыни, а я всю жизнь кланялся тем, кто считал себя выше. Равенство означает, что кланяться мне больше не придётся — ни султану, ни принцу, ни… — Он повернулся и с ненавистью сплюнул в сторону Самиры, так что та отшатнулась. — Ни твоему отцу!
Его тень метнулась по городской стене туда, где высились каменные фигуры: Хава и Аталла сплели руки над аркой ворот. Я не поднимала взгляда, когда входила сюда, и их не заметила. Интересно, каково им было бы знать, что город, за спасение которого они столько сражались, сгниёт изнутри?
Краска давно уже осыпалась со статуй, разве что куфия на голове Аталлы сохранила красноватый оттенок, а в глазах у Хавы, я могла поклясться, виднелись остатки синевы.
— Я делаю всех равными на свой лад, — продолжал узурпатор. — Какая разница, возвышать низших или ставить на колени высших — все в конце концов уйдут в одну и ту же землю. А она, — кивнул он на Ранаю, — купит нам свободу!
Самира заслонила девочку спиной.
— Ты стоишь не на земле, — произнесла она, сдерживая страх и пылая ненавистью к убийце родных, — а на костях убитых!
Один из людей султана шагнул вперёд.
— Мятежный принц проиграет войну, и Малик это понимает… — Слова звучали фальшиво, офицеру было явно неловко оправдывать грязного выскочку. — Его величество султан согласился пожаловать ему Сарамотай, когда вернёт себе эту часть песков… в обмен на девчонку.
«Хм… От нового демджи вместо сбежавшего Нуршема султан точно не откажется, но я бы не поставила ни единого лаузи на шансы бывшего слуги удержать город под своей властью. На слово султана может полагаться только дурак».
— Силы неравны, — торжествующе ухмыльнулся Малик, — бросай оружие, Бандит.
Я презрительно хмыкнула:
— Меня так зовёт только один человек, а ты рылом не вышел.
Малик вспыхнул как порох. Револьвер, висевший на боку, вмиг оказался у него в руке и упёрся дулом мне в лоб. Ощутив, как за спиной дёрнулась Имин, я подняла руку, останавливая её, — любая неосторожность могла привести к жертвам. Бывшие узницы окаменели, глядя на нас вытаращенными в ужасе глазами. Кто-то тихо заплакал.
Угроза могла подействовать, но чужое железо не впервые обжигало холодом мою кожу.
— Слишком умная, да?
И такое я уже не раз слышала, но объявлять об этом вряд ли было бы умно.
— Малик! — Офицер тревожно поморщился. — Не забывай: султану она нужна живая.
— Ваш султан мне не хозяин! — злобно ощерился узурпатор, ещё сильнее вдавливая мне ствол между глаз. Сердце заколотилось, но я подавила страх. Умирать ещё рано.
— Теряю двадцать фауза, — вздохнула я. — Побилась об заклад, что выберусь из города и никто не остановит.
Малику не хватило ума даже встревожиться из-за моего странного спокойствия.
— Ну что ж, — усмехнулся он, взводя курок, — зато не придётся платить, с мёртвых какой спрос.
— Хватит! — снова дёрнулся офицер, не скрывая раздражения. Видно, сам не ожидал, насколько у предателя плохо с мозгами. Повинуясь взмаху руки начальника, солдаты развернули ружья в сторону Малика.
— Твоё последнее слово, Бандит, — не замечая, продолжал тот. — Не хочешь выпросить пощаду?
— А ты? — раздался вдруг голос у него над ухом.
Малик вздрогнул и напрягся. За последние полгода я наблюдала такое не раз. По его шее
