Сама же японская пехота, с бараньей тупостью штурмовавшая наши окопы, была почти полностью лишена огневой поддержки, так как наша артиллерия, за счет применения морских орудий, превосходила японскую как в калибре и дальнобойности, так и в системах управления огнем.
Прекрасно показали себя железнодорожные транспортеры с установленными на них шестидюймовками Канэ. Внесли свой вклад в разгром врага и бронепоезда, вооруженные 130-мм морскими пушками Б-7 и 102-мм пушками Б-2, изготовленными в Петрограде на Обуховском заводе. И самое главное, все бронепоезда и железнодорожные транспортеры были оснащены такими же, как на крейсерах и эсминцах ПУС Гейслера, а на наводке и у приборов управления стрельбой стояли опытные комендоры, от звонка до звонка прошедшие Первую мировую войну на Балтике и Черном море.
У японцев на вооружении не было даже близко ничего похожего, и поэтому единственный японский бронепоезд, вооруженный пулеметами и двумя полевыми пушками калибра семьдесят пять миллиметров, едва только показавшись на дистанции прямой видимости, тут же был искорежен снарядами крупного калибра. Первый же 130-мм снаряд с «Балтийца», наведенный комендором с крейсера «Диана», вдребезги разнес бронепаровоз японского бронепоезда. Дальнейшие события, в ходе которых изделие японских мастеровых превращалось в груду рваного железа, можно было описать словами: «избиение младенцев». Больше ни один японский бронепоезд и близко не подходил к линии фронта. В основном они занимались охраной станций и железнодорожных путей от оперирующей в японских тылах сводной казачьей кавбригады войскового старшины Метелицы.
Таким образом, за истекшее с начала июля время противник потерял на подступах к станции Даурия никак не меньше пехотной дивизии, бронепоезд и не меньше трех десятков орудий. Вся степь перед нашими окопами была усеяна трупами, одетыми в ядовито-зеленую форму. На летней жаре, порой доходящей до 35–40 градусов Цельсия, вонь от разлагающихся тел стояла неимоверная. Но мы категорически отказывались от заключения временного перемирия для уборки тел погибших. Во-первых, было нежелательно подпускать японцев на дистанцию, с которой они могли бы срисовать нашу систему замаскированных под кочки и пригорки фланкирующих огневых точек. Во-вторых, каждый самурай должен был иметь перед глазами наглядный пример того, что с ним может случиться, если он в очередной раз попытается атаковать наши позиции.
Со временем атаки противника, не теряя своего ожесточения, становились все реже и реже, что указывало на истощение выделенных на эту операцию людских ресурсов. Кроме того, казачья кавбригада Метелицы и четыре механизированные бригады нашего корпуса полностью блокировали для японского командования все попытки обходного маневра. Любое японское подразделение, отошедшее в сторону от железной дороги для обхода наших позиций под Даурией, тут же подвергалось лихим кавалерийским атакам, к которым чуть позже подключалась бронетехника наших механизированных бригад, что приводило к их полному уничтожению. Пара таких случаев, закончившихся летальным исходом для наступающих японских батальонов, напрочь отбили желание проявлять активность у командовавшего так называемым Сибирским экспедиционным корпусом генерал-лейтенанта Юэ Мицуэ.
Пока шла бойня под станцией Даурия, к моему корпусу начали подходить подкрепления, направленные в Забайкалье из Центральной России. Первой была знаменитая в нашем прошлом Латышская дивизия, которую планировалось развернуть в корпус, благо источник ее пополнения в виде большого числа безземельных латышских крестьян-батраков после Рижского мира для советской власти отнюдь не был утрачен, а латышская беднота довольно охотно с оружием в руках становилась под красные знамена. Кроме латышской дивизии в мое распоряжение прибыли сформированная из московских красногвардейцев так называемая 1-я Пролетарская Московская дивизия, различные артиллерийские части (включая бывшие ТАОН, а ныне РВГК), а также еще две сводные дивизии, сформированные из солдат и офицеров старой армии, не пожелавших возвращаться к мирному труду и оставшихся на службе.
И вишенкой на торте стала Сводная Донская кавдивизия под командованием Семена Михайловича Буденного. Эта бригада начиналась со смешанного кавалерийского отряда, зимой 1917/1918 годов сформированного из казаков и иногородних. Сперва будущие буденновцы хорошенько погоняли по Дону банды анархиствующих «братишек», а потом привели к общему знаменателю и немногочисленных сторонников атамана Каледина, устранив в ручном режиме все допущенные нашим корпусом недоделки.
Короче, против тех сил, что были в распоряжении японского командования, около пятидесяти тысяч штыков при семидесяти полевых орудиях – это было даже не смешно.
И вот сегодня в четыре часа утра земля содрогнулась от тяжкого грохота. Это по японским укреплениям ударили восьми-, одиннадцати- и двенадцатидюймовые осадные гаубицы РВГК, чуть позже поддержанные тяжелыми полевыми орудиями калибров 152, 122 и 107 миллиметров и имеющимися у нас железнодорожными транспортерами. Дирижировал «оркестром» пятидесятилетний генерал-лейтенант старой армии Георгий Михайлович Шейдеман, бывший командующий ТАОН, с первых же дней Октября перешедший на сторону советской власти.
Два часа такой артподготовки – когда от тяжкого грохота канонады в домах на станции Даурия вылетали стекла – не оставили сидящим в окопах японским пехотинцам ни малейшего шанса. Эти гаубицы могли бы разрушить и полностью забетонированный укрепрайон, а не только полевые деревоземляные укрепления, наскоро возведенные японцами после того, как их наступление захлебнулось.
Едва лишь умолкли раскаленные от стрельбы тяжелые орудия, как в центре и на упиравшемся в горы левом фланге наших позиций начали атаку на разрушенные и молчащие окопы противника свежие стрелковые дивизии. Одновременно на равнинно-степном правом фланге немногочисленные заслоны японцев атаковали механизированные бригады нашего корпуса, кавбригада Метелицы и Сводная Донская кавдивизия. Атаковавшие в центре латыши в некоторых местах были вынуждены буквально карабкаться через завалы гниющих японских трупов. Но, несмотря на крайне медленное продвижение нашей пехоты, уцелевшие после артподготовки японские солдаты оказывали ей только очаговое, хотя и довольно ожесточенное сопротивление.
Но главный вопрос дня решался не в лобовой атаке на разрушенные передовые позиции японской пехоты, а значительно южнее. Примерно за час до полудня наши механизированные и кавалерийские части перерезали железную дорогу в районе разъезда Билитуй. При этом японский бронепоезд, пытавшийся им помешать, был превращен в хлам пушками БМП-3. Таким образом, путь для отступления основной японской группировки был отрезан. К пяти часам вечера кавбригада Метелицы неожиданной атакой ворвалась на приграничный разъезд № 89, на котором располагался штаб японского Экспедиционного корпуса, и навела там идеальный порядок, частично порубав, частично пленив японских штабистов.
Генерала Юэ Мицуэ живьем им взять не удалось. Тот яростно сражался с саблей в одной руке и револьвером в другой, а потом ввиду безнадежности сопротивления воткнул себе в живот кинжал-вакидзаси. Путь в Маньчжурию был открыт. Дело оставалось за небольшим – надо было отремонтировать железнодорожные пути, на что потребуется примерно два-три дня.
26 июля 1918 года, утро.
Германская империя.
Ставка верховного командования в Спа
Присутствуют:
Император Вильгельм II;
главнокомандующий – генерал от инфантерии
Эрих фон Фалькенхайн;
командующий группой армий «Фон Белов»
(1-я, 7-я, 9-я) (Парижское направление) —
генерал от инфантерии Фриц фон Белов;
командующий группой армий «Принц Леопольд» (2-я, 17-я, 18-я) (Амьенское направление) – генерал-фельдмаршал принц Леопольд
