– Что ж, – развел руками Моралес. – Лично я уважаю любой риск! Пригодится ли вам бинокль, Мишель?
– Буду очень вам благодарен, дон Дилан, – наконец-то улыбнулся Михаил. – У меня же глаз не как у орла…
* * *С первыми лучами солнца Дилан Моралес остановил «Пампасского кота» на возвышенности под тремя пальмами, после чего уступил свое место водителю-слуге Томасу. Соседнее с водителем сиденье занял Педро Зурита, на шее у которого висел цейсовский бинокль, руки сжимали охотничью двустволку-вертикалку. Владелец кабриолета расположился за его спиной. В отличие от приятеля Дилан Моралес был вооружен бюксфлинтом германской фирмы «Блазер» – двуствольным оружием, в котором гладкий ствол предназначался для дроби либо картечи, а второй ствол – нарезной – для пули.
Михаил, так и не покинувший седло своего скакуна, прискакал на возвышенность чуть позже. Дилан снабдил его ружьем попроще – с двумя горизонтальными стволами и таким же цейсовским, хотя и видавшим виды, изрядно потертым биноклем, как у Педро Зуриты.
Прилегающая открытая местность просматривалась с выбранной Диланом Моралесом возвышенности действительно великолепно. Правда, пальмы, мимозы и кактусы не особенно радовали глаз Михаила Левашова. Он всем сердцем любил природу своей родины и не проходило дня, чтобы о ней не вспоминал. Да и как можно было забыть милые сердцу березы, многовековые дубы и липы, высоченные корабельные сосны, разлапистые елочки, под которыми он еще совсем маленьким так любил собирать грибы!
Весной на земле, черной после стаявшего снега, пока еще не выросла трава, он обожал находить строчки и сморчки, которые за свои вкусовые качества справедливо считались «царскими» грибами; летом, попутно наслаждаясь вкусом малины, черники, брусники и земляники, собирал сыроежки и лисички, свинушки и чернушки, подберезовики и подосиновики, маслята, рыжики и белые; ближе к осени – конечно же, опята, а еще позже, под первые заморозки, Михаил наполнял свою корзинку рядовками. И какие из этих грибочков были вкусней, определиться он не мог: жульен из строчков; жареные сыроежки с моховиками, козлятами, лисичками; соленые опята или чернушки со свинушками; маринованные подосиновики и подберезовики…
А какой суп из свежих белых грибочков варила его бабушка Полина Петровна! Без просьб подлить добавки никогда не обходилось!
Здесь, в Аргентине, он пока лишь слышал краем уха, что кто-то собирает большие корзины маслят, но, обозревая местность, Михаилу как-то не очень хотелось отправиться по грибы.
Но что же с местной охотой? Левашов до сих пор не определился.
Он, конечно же, слукавил, высказывая мнение во вчерашнем разговоре с Педро Зуритой, что не одобряет охоту как таковую. Так же, как и собирание грибов, как и рыбалку, он с детства полюбил и ружейную охоту. Началась эта любовь с первой вечерней апрельской зорьки на вальдшнепиной тяге, на которую взял его с собой дядя Миша. Взял не как зрителя, а доверил десятилетнему парню ружье – одностволку шестнадцатого калибра. Раньше ему доводилось стрелять из этого ружья на стрельбище по мишеням. Здесь же была окруженная ельником лесная полянка, еще не до конца освободившаяся от снега. По рассказам дяди Миши он знал, что вальдшнеп, или по-другому – лесной кулик, облетая такие поляны, издает хоркающие звуки, чтобы привлечь внимание притаившейся на земле самочки. Михаил помнил наставления дяди, что длинноносый куличок может вылететь с любой стороны и оставаться в поле зрения считаные секунды, поэтому стрелять по нему надо навскидку, и в этом состоит мастерство охотника и сама прелесть вальдшнепиной охоты.
В сгущающихся сумерках Михаил стоял на краю поляны на изготовку с одностволкой и вслушивался в постепенно затихающие птичьи трели, и вот в эти звуки вмешалось совершенно иное, похожее на хрюканье, на самом же деле – хорканье вальдшнепа, жаждущего воссоединиться с самочкой в брачных играх. Вылетевший из-за верхушек елочек, он сначала показался Михаилу огромным по сравнению с синицами и дроздами. Вскинувший ружье молодой охотник, прежде чем выстрелить, даже успел различить длиннющий клюв птицы. Прогремел выстрел, и вальдшнеп словно сломался в воздухе, стал падать, но вдруг неровно взмахнул крыльями, юркнул в ельник и был таков.
Михаил растерялся и даже возмутился такому коварству со стороны лесного куличка и тут же услышал новое хорканье и увидел еще одного планирующего вальдшнепа, песню и полет которого прервал дуплет дяди Миши. Дичь, сраженная тяжелой дробью, упала под ноги парня, а в темнеющем небе вновь послышались призывные любовные звуки, и Михаил, вспомнив, что в стволе его ружья всего лишь стреляная гильза, поспешил его перезарядить. Но опоздал, пропустив птицу над своей головой и выстрелив только в угон, когда до мишени стало далековато, на что вальдшнеп вообще никак не отреагировал. И – все, на этом та тяга, та охота была закончена, но как же она запала в душу парня.
Конечно же, со временем Михаил полюбил и охоту на уток – больше не с подсадной уточкой, а ходовую, когда идешь вдоль берега речушки и вспугиваешь селезней, притаившихся под притопленным ивняком. Конечно же, любил, бродя по осеннему леску, свистеть в манок, обманывая и подзывая к себе глупого рябчика. Конечно же, возбуждала охота в подмосковном лесу с лайками на белку, когда приходилось рубить суховатое деревцо и обстукивать им вековую ель, в вершине которой притаился проворный рыжеватый зверек, чтобы тот проявил себя, прыгнул на другое дерево и, скорее всего, нарвался при этом на охотничью дробь…
Не раз Михаил принимал участие в облавных охотах и даже не помнил, сколько на его счету было добытых зайцев и лисиц. Кабанов было всего два, один – тот самый, про которого рассказывала тетя Оля дону Зурите. А вот лосей на его охотничьем счету не было, Михаил и не стремился стать добытчиком этих по-своему красивейших рогатых животных, обладающих такими добрыми глазами. Он не считал себя, да вообще-то и не был очень уж добросердечным. Возможно, поднялась бы рука на рогатого красавца в том случае, если бы потребовалось для пропитания мясо, а убивать лосей ради охотничьего самолюбия – нет!
Теперь же он был на облавной охоте, жертвами которой должны были стать, как говорили все вокруг, настоящие чудовища. И Михаил не знал, как будет действовать в ближайшие минуты, часы…
Всматриваясь в окуляры бинокля, он насчитал семь или восемь всадников – с ружьями на изготовку, занявших позиции преимущественно под одинокими пальмами или у редких кустов мимозы. Но какой-то болван и не подумал маскироваться и даже гарцевал на своем коне, словно явился на парад. Вот тебе и опытные охотники, вот тебе и элита!
Легким взмахом руки Михаил привлек внимание Дилана Моралеса и Педро Зуриты, указал на болвана, и Дилан тут же ответил на непрозвучавший вопрос:
– Этого дылду зовут Густаво Эрнандес. Своей трусостью он пошел в родного отца – многоуважаемого прокурора Эстебана Эрнандеса. Ха-ха-ха!
