Замкнувшись в себе, я просто не подумал, что она поднимется наверх. Закопавшись в отчет, который выслал Макс, я потерял счет времени, а очнулся уже тогда, когда хлопнула входная дверь, а мать так и ушла, не дождавшись, когда я с ней попрощаюсь.
И сколько я был в душе? Десять, максимум пятнадцать минут. Да я просто собирался с мыслями, подыскивая правильные слова для того, чтобы объяснить Марине свое поведение, рассказать ей о том, что она оказалась права и не зря сегодня подметила реакцию этой гниды. Я хотел извиниться за сорванный обед, попросить прощения и пообещать ей, что мы обязательно встретимся с моей матерью еще раз. Что это будет совсем другой обед или ужин, а еще лучше — поход в ресторан, чтобы ничего не напоминало ей о первой попытке. Я хотел, но, увы, не успел.
Их действительно не оказалось дома. Из наших бесед я знал, на какой именно вокзал она могла бы отправиться в случае, если бы собиралась вернуться обратно. Не теряя времени, одевался чуть ли не на ходу. Волосы все еще были мокрыми, когда я буквально вывалился из квартиры, чуть не забыв закрыть дверь на замки. Нервы, нервы, нервы…
Ожидание растянулось, а я торопил проклятый лифт, который спускался на подземную парковку слишком медленно. Не смотрел, когда там ближайший поезд. На это просто не было времени. Я вдавливал педаль газа в пол, пролетая мимо светофоров, мимо столицы, которая с распростертыми объятиями встречала вечер. Теплый вечер, потому что весны на улицах с каждым пройденным днем становилось все больше.
Молился, чтобы не застрять в очередной пробке. Завидев нескончаемый поток машин, дважды заворачивал во дворы, чтобы объехать многоцветную гусеницу из тех, кто совершенно не торопился домой. Я же торопился. Если бы мог, то отправился бы за ними по воздуху, лишь бы успеть раньше, чем Марина совершит несусветную глупость. Мне не нужны никакие доказательства. Она и Аришка рядом — вот все, что мне действительно нужно. Они главнее, чем корейцы, конкуренты и все остальное, вместе взятое. Они — лучший подарок, который мог послать мне Бог.
— Давай же, давай же! — сигналил я черепахе, которая медленно двигалась по парковке около вокзала. — Чертова колымага!
Плюнув на все, я заглушил мотор и выбрался из авто, оставляя его прямо на середине парковки, перекрывая тем самым дорогу остальным. Заберут на штрафстоянку? Выпишут штраф? Абсолютно наплевать. Лишь бы успеть, лишь бы проклятый поезд отправлялся только завтра.
— Марина! — окликнул я девушку, которую невозможно было не разглядеть в редкой очереди к кассе. Ее желтый пуховик я теперь узнаю даже из тысячи, из миллиона других таких же желтых. Моя птичка, моя маленькая птичка.
Она оборачивалась медленно, будто в неверии. Я старался не бежать, когда вошел внутрь, но в каждом своем шаге ощущал нетерпение. Увидев блеснувшие в ее глазах слезы, выругался и все-таки сорвался с места, проклиная тех, кто строит такие огромные залы ожидания. Только обняв ее, только прижав к себе их с Аришкой, я по-настоящему осознал, насколько мне все это время было страшно. Я боялся, что не успею вовремя. Я боялся, что снова останусь один в ледяной тишине квартиры. Я боялся, что она уедет и не вернется. Уедет и так и не узнает, не захочет узнать, что я ее люблю. Люблю их обеих.
— Паша, я… — растерялась она, буквально захлебываясь слезами.
— Молчи, молчи, — попросил я ее, желая получить минуту на то, чтобы осознать, что я все-таки успел, что сумасшедшую гонку можно прекратить, что больше никуда не надо лететь, ехать, бежать, что они рядом со мной и никак по-другому.
Спустя целую вечность я все-таки вспомнил, что мы находимся на вокзале, а вокруг с любопытством на нас поглядывают люди, которым очень интересно, что же такое у нас произошло. Забрав Аришку, я перекинул сумку через плечо и крепко сжал Маринкину руку, переплетая наши пальцы. Вот теперь точно не сбежит.
— Я не собиралась убегать, — произнесла она, будто услышав мои мысли.
Вытирала бегущие по щекам слезы, а у меня дыхание перехватывало. Не выдержав, все-таки остановился у самого выхода и привлек ее к себе, целуя соленые, влажные, но такие желанные губы, собирая губами все капли с ее лица.
— Я знаю. Но, пожалуйста, не нужно больше таких спонтанных решений. Прости, что я не объяснился сразу, но я обещаю тебе, что расскажу абсолютно все, когда мы вернемся домой. Хорошо? — насколько мягко мог, улыбнулся я ей, оглаживая раскрасневшуюся щеку костяшками пальцев.
— Хорошо, — кивнула она сдавленно, а я расслышал тяжелый выдох, с которым она будто отпустила то, что давило на нее.
— Я тебя люблю, птичка. Не улетай от меня, — не сдержался я, все-таки признаваясь ей в том, что было так легко осознать, но очень непросто принять.
Ее ошарашенное лицо стоило того. И несмелая улыбка, что легла на губы, стоила того. И последняя слеза, которая скатилась по ее щеке.
Нас ругали на вокзале, когда выяснилось, что мы перегородили собой центральный вход и стали преградой для тех, кто собирался сегодня покинуть столицу или, наоборот, прибыл в нее для отдыха или по важным делам. И если в самом здании все разрешилось очень быстро и безболезненно, то на парковке нас обложили не только матом, но и другими автомобилями.
А мне было все равно. Я словно сумасшедший никак не мог перестать улыбаться и извиняться, объясняя всем и каждому, что у меня буквально несколько минут назад чуть не разрушилась целая жизнь. Толпе было абсолютно все равно, но крики закончились, как только стало понятно, что ругаться и хамить в ответ я не собираюсь. Автомобиль неспешно тронулся по вечерним улицам. В стеклах отражались и множились миллионы перекликающихся огней, горели яркие вывески, целый мир жил свой жизнью, а мы… Мы жили своей, где я испытывал счастье оттого, что Маринка так и сидит ошарашенная, даже не думая что-либо спрашивать.
Правы те, кто не верит, что мужчины могут влюбляться с первого взгляда. Нет, мы не влюбляемся, увидев девушку впервые, не прельщаемся ее улыбкой, не тонем в ее глазах. Человек может быть симпатичен, а может и нет. Так было с моей женой, и точно так же произошло с Мариной.
Когда мы с Юлькой познакомились, я уже был достаточно обеспеченным,
