Сантараксита кивнул, огляделся, не подслушивает ли кто, подмигнул и снова кивнул.
Плетеный Лебедь задрал голову и спросил у меня:
– Как думаешь, тебе хватит сил забраться на самый верх?
– Запросто, если дашь мне пару дней. Кстати, я сейчас даже в лучшей форме, чем был в ту роковую ночь. Сбросил немало лишнего веса и накачал мускулы.
Но по-прежнему быстро выдыхаюсь.
– Отлеживайся сколько угодно, старина.
Лебедь спешился и передал поводья одному из мальчишек, что выбежали нас встречать. Всем было от восьми до двенадцати лет, и все упорно молчали, словно им вырезали голосовые связки. Дети ходили в одинаковых светло-коричневых балахонах. Этих мальчиков еще младенцами отдали в монастырь родители, неспособные их прокормить.
Встретившие нас мальчики уже миновали какую-то веху на своем пути к монашеству. И вряд ли мы увидим здесь кого-то моложе.
Лебедь подобрал камень размером с небольшое яблоко.
– Брошу с вершины, когда поднимемся. Хочу посмотреть, как он станет падать.
В душе Лебедь остался мальчишкой. Он пускает по воде «блинчики», оказавшись на берегу реки или пруда. И даже пытался обучить меня этой премудрости по дороге в Хань-Фи. Но руки и пальцы у меня уже не те, чтобы состязаться с Плетеным в метании камешков. Даже держать перо уже трудновато.
Мне не хватает Одноглазого.
– Смотри не звездани какому-нибудь генералу промеж глаз. Нас и так здесь многие недолюбливают.
Нас здесь боятся. Хотели бы нами манипулировать, но не могут найти способ. Снабжают провизией, позволяют набирать рекрутов, но при этом надеются, что мы однажды уйдем. Оставив им Длиннотень. А мы умалчиваем о том, что могли бы обойтись и без местного обеспечения, устроив военную кампанию за пределами плато. За четыреста лет для нас стала естественной мысль: всяк, кто имеет с нами дело, должен немного нервничать. И не надо говорить ему того, что он знать не должен.
Длиннотень. Марича Мантара Думракша. У него есть и другие имена. Ни одно из них не указывает на популярность. Пока военачальники верят, что мы можем доставить его в цепях, они готовы прощать нам все, что угодно. Двадцать поколений их предков взывают к мщению.
Подозреваю, что приписываемая Длиннотени злобность набирала силу от пересказа к пересказу, а герои, которые его изгнали, выросли в настоящих гигантов.
Хотя Девять – сами солдаты, они нас не понимают. Отказываются признать тот факт, что они солдаты другой породы, призванные на службу ради целей гораздо менее масштабных, чем наши.
14
Страна Неизвестных Теней. Хань-Фи
Мы с Лебедем стояли в коридоре возле зала, где вскоре должны были начаться наши переговоры с Шеренгой Девяти. Военачальникам понадобилось немало времени, чтобы добраться до Хань-Фи, а затем изменить внешность анонимности ради. За окном мы не видели ничего, кроме тумана. Лебедь так и не бросил камень.
– Зря я решил, что уже вернулся в форму, – сказал я. – Все тело болит.
– Говорят, некоторые здесь проводят всю жизнь, перемещаясь лишь на этаж-другой, когда заканчивается послушничество и начинается монашество, – сказал Лебедь.
– Такие люди уравновешивают тебя и меня.
Лебедь странствовал меньше моего, но здесь, на краю света, разница в несколько тысяч миль уже не кажется существенной. Я попытался разглядеть каменистую равнину, которую мы пересекли, приближаясь к монастырю, но туман был почти непроницаем.
– Думаешь о том, что спускаться будет легче? – спросил Лебедь.
– Нет. О том, что жизнь в такой изоляции сильно сужает кругозор.
Не говоря уже о ничтожно малом количестве женщин в Хань-Фи. Да и те, что есть, принадлежат к женскому монашескому ордену. Они соблюдают целибат и ухаживают за подаренными младенцами, а также за самыми старыми и больными обитателями монастыря. Остальное его население состоит из монахов; все они бывшие подкидыши; все также дали обет воздержания. Наиболее фанатичные даже делают себя физически невосприимчивыми к плотскому соблазну. Отчего почти все мои братья считают монахов существами даже более жуткими и загадочными, чем ночные приятели Тобо. Ну какому солдату понравится идея расстаться со своим лучшим другом и любимой игрушкой?
– Узость кругозора может быть такой же силой, как и слабостью, Освободитель, – прозвучало у нас за спиной.
Мы обернулись. К нам присоединился друг Дремы, Сурендранат Сантараксита. Ученый был облачен в местную одежду и щеголял принятой в Хань-Фи прической, то есть полным отсутствием волос. Но лишь глухой и слепой принял бы его за монаха. Кожа у него темнее, чем у любого из туземцев, а черты лица ближе к моим и Лебедя.
– Этот туман и узость кругозора помогают монахам избегать мирских привязанностей. И потому их нейтралитет остается безупречным.
Я забыл упомянуть, что когда-то Хань-Фи оправдывал любого из тех, кто сотрудничал с режимом Хозяев Теней. Сей досадный исторический эпизод был постепенно выжжен кислотой времени и наглой ложью.
Сантараксита сиял. Он был убежден, что здесь ученому человеку не нужно продаваться власть имущим, чтобы оставаться ученым. И верил, что даже Шеренга Девяти прислушивается к мудрости старших монахов. Где уж ему понять, что если Девять обретут больше власти, то отношение к ним Хань-Фи скоро станет подчиненным.
Шри Сантараксита славен своим умом и наивностью.
– Почему? – поинтересовался я.
– Монахи так слабо осведомлены о жизни остального мира, что не пытаются ему ничего навязывать.
– И тем не менее Шеренга Девяти предпочитает говорить с миром отсюда.
Шеренге очень нравится издавать указы, которые остаются не замеченными населением и прочими военными.
– Да, верно. Так пожелали старейшины. В надежде обрести немного мудрости, прежде чем их власть станет больше чем символической.
Я промолчал насчет коня, которого можно подвести к воде, но нельзя заставить пить. И не высказался насчет того, насколько целесообразно поддерживать тайную хунту, а не одного сильного правителя или последних аристократов из Судей Времени. Я лишь признал:
– Похоже, они заботятся о благе Хсиена. Но можно ли доверять тем, кто все поставил на парней, прячущих лица за масками?
Какая нужда говорить ему, что у Шеренги нет секретов от нас? Редкие из поступков или споров Девяти минуют глаза и уши друзей Тобо. Их личности тоже нам известны.
Мы действуем исходя из предположения, что Шеренга и прочие военачальники внедрили к нам шпионов. Что, кстати, хорошо объясняет, почему набор рекрутов среди Детей Смерти почти не встречает сопротивления властей.
Очень многих шпионов распознать нетрудно. Дрема показывает им то, что считает нужным показать. Эта коварная и мстительная ведьмочка наверняка уже придумала, как потом использовать прохвостов.
Она меня тревожит. В ней тоже накопилась прорва ненависти, но ее личные враги ушли из жизни ненаказанными много лет назад. Однако всегда остается вероятность, что Дрема выберет козла отпущения, а это не пойдет на пользу Отряду.
– Чего ты хотел? – спросил я Сантаракситу.
– Ничего особенного.
На его лице появилась отчужденность. Он друг Дремы, а
