– Если в этом мире и есть место, где сразу стало бы понятно, выжила ли Кина, то оно именно здесь, – ответил я. – С самого зарождения культа Матери Тьмы этот лес стал ее частицей. Вряд ли она смогла бы отделаться от него, даже если бы захотела.
– Ну а раз понятно, полетели дальше, – предложила Шукрат.
– Ей не терпится прибрать к рукам Тобо, – фыркнула Аркана.
В ответ Шукрат напомнила, как трепетно прощались Аридата Сингх и Аркана, и той вмиг стало не до ехидства.
– Папуля, а как по-твоему, что означает для Дщери Ночи смерть Кины? – Аркана ступила на тонкий лед, но ее беспокоили взгляды, которые Сингх бросал на мою родную дочь. Она до сих пор не верила, что так реагировал любой мужчина. – Она станет нормальной?
Шукрат тоже проявила к этой теме внезапный интерес.
– Не знаю, куколка. Мне и самому это не дает покоя. Ведь она была связана с Киной с момента зачатия. Пожалуй, ей сейчас так же паршиво, как было бы тебе или мне, если бы нам вырвали печенку.
Однако еще сильнее меня тревожила жена. Для нее утрата связи с Киной будет катастрофой. Лишившись Кины, из которой высасывала магическую силу, она превратится в обычную седую старуху.
Всю дорогу от Врат нас донимала непогода. Постоянно приходилось уворачиваться от ливней и огибать грозовые облака. Это задержало нас более чем на день.
Теперь, когда до конца пути осталось миль двадцать, мы прибавили скорости, то поднимаясь на высоту, где почти невозможно было дышать ледяным воздухом, то выписывая зигзаги между облачными горами, где нас швыряли и трепали воздушные потоки. Шукрат и Аркана скорее согласились бы умереть, чем угодить в грозу.
– Представь, что будет, если в тебя попадет молния, – сказала Аркана.
Представить было несложно. И не было на свете человека, по которому я так сильно соскучился, чтобы ради встречи с ним рискнул лететь сквозь грозу на штуковине, способной в любую минуту взорваться у меня между ног. И я направил ее к земле.
Мы приземлились в гуннитской деревушке. Жители отнеслись к нам с настороженным уважением, какое оказали бы троице нагов – злобных змеелюдей, согласно гуннитским мифам живущих глубоко под землей, но частенько вылезающих на поверхность, чтобы гадить людям. Правда, это всегда происходит в соседних деревнях, а не там, откуда родом рассказчик.
Мы не стали красть у них ни младенцев, ни девушек, ни священный скот, ни даже простых овец. Да-да, эти вегетарианцы разводят овец для продажи веднаитам, которые не прочь полакомиться мясом. Удивительная религиозная гибкость, не правда ли?
Ливень прекратил хлестать вскоре после полуночи. На прощание мы оставили хозяевам столько монет, что у них наверняка появилось желание благословить наши имена. Которые мы ни разу не упомянули.
Молнии уже не сверкали, но не унимался мелкий дождь. Одежда Ворошков помогала не идеально. Я быстро замерз и преисполнился жалости к себе, а моя любимая ворона, перебравшаяся вперед, чтобы укрыться под складкой мантии, погрузилась в такую черную меланхолию, что даже перестала жаловаться.
Наши казармы я нашел неестественно тихими, а войска – в состоянии повышенной боевой готовности. Повсюду расхаживали вооруженные часовые.
– Похоже, Суврин опасается нападения.
– Наверное, что-то случилось.
– Девочки, вы ничего не ощущаете?
– Что-то явно не так, – проговорила Аркана. – Только не знаю, что именно.
– Тогда нужно узнать, и поскорее.
Мы отсутствовали меньше двух недель. Неужели за этот срок все успело полететь к черту?
Суврин объяснил. Я сдержался и не помчался к Госпоже, не выслушав его до конца.
– Генерал Сингх держит Тобо в одиночной камере, чтобы к нему не могли пробраться Неизвестные Тени. Увидеться с Тобо он не разрешает никому. Однако мы узнали, что парень ранен.
– Ну конечно. Иначе его не удержали бы никакие стены. Он что, попытался сделать какую-то глупость?
– О да. А у меня не было бревен, чтобы его выручить.
– Теперь есть. Если захочешь с этим возиться. Как Госпожа?
– Мы не знаем, что произошло. Там никого не было. И мне докладывали довольно давно. В последний раз сообщили, что она в сознании, но очень подавлена и не желает разговаривать. А девушке стало хуже. Ты все сделал, что хотел?
– Очень многое. И это, вероятно, объясняет то, что случилось с Госпожой и Бубу. – В подробности я вдаваться не стал. – А тут у тебя страшновато.
– И с каждой ночью все хуже. Друзья Тобо недовольны, и это недовольство растет. Но Аридату они не запугали.
– Попробуем исправить ситуацию. Но после того, как я увижу жену.
Или ту, кто была моей женой. Я прихватил с собой Аркану, на всякий случай.
– Ничего не говори, просто будь рядом и прикрывай меня, – сказал я ей.
Возле моего дома дежурил солдат, но поставили его не для того, чтобы он никого не впускал или не выпускал. Часовой должен сообщить Суврину, если что-то произойдет. Мы с парнем обменялись кивками. И Аркана жутко расстроилась: солдат не обратил на нее внимания. Я-то считал, что мантия Ворошков не скрывает ее молодости и красоты.
Госпожа сидела за столиком, уставясь в никуда. Перед ней лежал начатый и давно забытый пасьянс. В стоящей рядом лампе заканчивалось масло. Она коптила, потому что фитиль давно следовало подрезать.
Куда бы ни глядела Госпожа, во взгляде явственно читалось отчаяние.
Она даже полностью утратила интерес к своей внешности.
Я положил руку ей на плечо:
– Дорогая, я вернулся.
Она отреагировала не сразу. Но, узнав мой голос, резко отстранилась.
– Это ты, – скорее размышляя вслух, чем разговаривая со мной, произнесла она. – Ты сделал что-то с Киной.
Лишь в этом «ты» я уловил человеческую эмоцию.
Я оглянулся на Аркану – она внимательно слушала. Наступил решающий момент.
– Я ее убил. Потому что это было необходимо.
Если в ней осталась частица богини, то мои слова должны спровоцировать реакцию.
И реакция последовала. Но не та, которую я, наверное, предпочел бы.
Госпожа просто заплакала.
Я не сказал того, что ей было прекрасно известно, не напомнил, что этот день не мог не настать. А вместо этого спросил:
– Что с Бубу? Как она это восприняла?
– Не знаю. Я ее не видела.
– Что? Ведь перед моим отлетом ты не отходила от нее, даже чтобы поесть.
Плотину прорвало. Хлынули слезы. Госпожа стала женщиной, какой я ее никогда прежде не видел, – раскрытой до самой глубины, словно лопнувшая перезрелая дыня.
– Я пыталась ее убить.
– Что? – не понял я ее шепота.
– Я пыталась ее убить, Костоправ! Убить собственную дочь! Пыталась изо всех сил, напрягала всю волю. Я приставила кинжал к ее сердцу! И убила бы, если бы мне что-то не помешало.
– Я знаю тебя. И знаю, что для этого у тебя имелась веская причина. Какая?
Госпожа заговорила. Взахлеб. Все, годами удерживаемое внутри, хлынуло словесным селем, сметающим все преграды.
По времени ее попытка
