Костры горели в лагере роты, посланной Костоправом за моим конем. Я узнал многих солдат – все они были до крайности встревожены. Я затесался среди парней, стараясь набраться человеческого тепла перед очередной попыткой вернуться в свою плоть. Никто не ощущал моего присутствия.
Укрепив свою решимость, я покинул круг света и медленно полетел на юг, стараясь ощутить появление Кины прежде, чем она ощутит мое. Попытается ли она снова устроить мне засаду?
Вместо Кины я наткнулся на дядюшку Доя.
Или он на меня. Во всяком случае, шума он производил не больше, чем я, хоть и не являлся бесплотным духом. Совсем неплохо для старика, которому следовало бы залечивать свои раны.
Я решил выяснить, что он затевает. Отчасти из любопытства, отчасти оттого, что это давало возможность под благовидным предлогом отсрочить возможную встречу с Киной.
Может быть, она показалась бы мне более привлекательной, не будь у нее всех этих премиленьких украшений из детских черепов и отрезанных фаллосов.
Дядюшка пробирался вдоль границы лагеря, достаточно близко, чтобы замечать все происходящее, и достаточно далеко, чтобы не привлечь внимания часовых, если только он не наделает шуму, провалившись в яму. Через несколько минут мне стало ясно, что лагерь дядюшку не интересовал. Проскользнув мимо, нюень бао продолжил свой путь на север.
Я последовал за ним.
Он вытащил из торбы какую-то сияющую штуковину. Правда, свету от нее было меньше, чем от светлячка. Впечатление было такое, будто дядюшка то и дело сверяется с этим предметом. Я хотел разглядеть, на что же он пялится, но, как я ни кружил, в нужный момент он поворачивался ко мне спиной. Кажется, старик, сам того не сознавая, чувствовал присутствие соглядатая. Лагерь остался позади, и вокруг нас сомкнулась тьма. Мы были не одни: то и дело я ощущал присутствие Кины, хотя и не слишком близкое. Все-таки для богини она слабовата. Если только я не переоцениваю значения собственной персоны, – возможно, Кина вовсе меня и не ищет.
Если она в горах, то едва ли сможет перекрыть мне дорогу к моему телу. Так или иначе, я избавился от страха и продолжил следить за дядюшкой, который все ускорял шаг.
И куда его несет? В такой-то час, в его-то состоянии?
Вскоре, однако, все встало на свои места. Воспользовавшись отсутствием Душелов, он сделал то, что не удалось ребятам Костоправа. Видимо, в этом ему помогла загадочная светящаяся штуковина, каким-то образом развеявшая или ослабившая маскирующие чары.
Первым намеком послужил конский храп. Уже через несколько мгновений я узнал своего скакуна, да и он меня. В отношении призраков жеребец был куда чувствительнее дядюшки Доя. Тот так ничего и не учуял, а возбуждение коня списал на собственное появление.
Правда, не призрачный, а реальный мир дядюшка воспринимал лучше меня. Я едва уловил какое-то шевеление во тьме, а в его руке уже появился Бледный Жезл – словно сам собой выскочил из ножен. На миг мне показалось, что приближается Тень, но ее появление обычно сопровождалось холодом страха.
Так или иначе, мы были не одни.
Я принялся витать вокруг, пытаясь обнаружить затаившегося врага. И вместо него нашел Дрему и Дщерь Ночи – с кандалами на ногах. Обоих удерживала возле дерева провисшая десятифутовая цепь. Костра у них не было. Душелов оставила им жбан воды – уже почти пустой – да краюху черствого хлеба. Она явно рассчитывала вернуться довольно скоро. Девочка была слишком мала, чтобы совершить побег, а Дрема выглядел странно, словно его чем-то опоили.
И тут позади меня раздался приглушенный хрип. Металл звякнул о камень. Затрещали кусты.
Дядюшка Дой упал на колени. Бледный Жезл валялся в паре футов от его пальцев. Левой рукой старик вцепился в охвативший его горло лоскут черной материи. Он был жив, хотя мало кто выживает при нападении чернорумельщика.
Дядюшка оттачивал рефлексы всю свою жизнь. И тренировки не прошли впустую. Отпустив левую руку, Дой повалился вперед и правой дотянулся до Бледного Жезла. Незажившие раны ограничивали его возможности, но он заполучил меч, и теперь ему был не страшен никакой душила.
Поскольку за дядюшку можно было не беспокоиться, я отправился взглянуть на Дрему, опасаясь, как бы бедняга не угодил из огня да в полымя. Паренек был напуган, но невредим и готов побороться за свою жизнь.
У дерева оказался лишь он один. Дщерь Ночи исчезла.
Я порыскал вокруг, но обманник и малышка скрылись, не оставив никаких следов. Правда, я не особо стремился их разыскать. Возможно, эта задача станет одной из главнейших, но – потом.
Меня не покидало ощущение, что все случившееся едва ли соответствовало замыслу Душелов. Кажется, эту особу удалось обмануть. Кина действовала медленно, зато верно.
Сознавая, что проку от этого никакого не будет, я все же решил подождать, пока дядюшка восстановит силы, а Дрема окончательно придет в себя. Первым очухался Дрема: сообразив, что опасность миновала, он решил облегчиться. О присутствии дядюшки или моем он, естественно, не догадывался.
Ну и ну! Оказывается, Душелов неспроста предстала перед нами в женском обличье. Дрема и вправду был… тьфу, черт побери, была переодетой девицей. Надо же, сколько времени она дурачила весь Отряд.
Надо будет поговорить с Бадьей. Ему не помешает кое-что уяснить.
И тут я ощутил запах Кины. Она находилась недалеко и быстро приближалась.
Дрема подпрыгнула, рывком натянула штаны и растерянно огляделась по сторонам. Она тоже уловила присутствие богини. Затем девушка сосредоточилась и попыталась определить источник тревоги. Но запах рассеялся. Здесь Кину больше ничто не интересовало.
Однако Дрема вдруг застыла на месте – она увидела меня. Вздрогнув, подалась вперед и тонким от волнения голосом спросила:
– Мурген? Ты привидение или нет? Ты что, умер?
Я попытался сказать, что жив, но она меня не слышала. Тогда я покачал головой.
– Значит, слухи верны. Ты и вправду можешь покидать свое тело.
Я кивнул, пораженный тем, что девчонка относится к этому так спокойно. Сколько живешь, столько и удивляешься.
Но если Дрема способна видеть духов, стало быть у меня есть возможность общаться на расстоянии. Пусть и не с помощью голоса. Помнится, он учился языку глухонемых, и хотя эта наука давалась ему с трудом…
Ей, Мурген, ей.
Черт, до чего трудно думать о Дреме как о девушке. Хотя пора бы привыкнуть.
Я принялся вертеть пальцами, хотя понятия не имел, различает ли Дрема такие детали. Возможно, она видит перед собой лишь сгусток тумана, пахнущий, как Мурген.
Но все мои потуги оказались
